и Петру Васильевичу пришлось стать за стулом Ниточки, облокотись на его высокую, резную спинку.
Ниточка была этим очень недовольна, зная, что и Петр Васильевич лучше бы хотел сидеть с ней рядом, держать ее руку в своей руке и говорить ей о своей любви.
Но это было невозможно. Провожать приехала почти вся родня; было много посторонних, да наконец – отец с матерью ничего не знали об отношениях, которые установились между Ниточкой и Петром Васильевичем.
И Ниточка нервничала, чувствуя за своей спиной любимого человека.
Иногда она на него оглядывалась, и хотя эти мгновения были кратки, как молния, – все-таки успевала обменяться с ним многоговорящим взглядом.
Ниточка была молода – ей всего девятнадцать лет. Ее хорошенькое, смуглое личико, с правильными чертами, характерными стрелками бровей и двумя ямочками на щеках, горело сейчас от внутреннего волнения. Она ехала в Петербург, на высшие курсы, о которых мечтала чуть ли не с первых классов гимназии… Было радостно сознавать, что исполняется заветная мечта, и в то же время было жутко от перспективы будущей затерянности в громадном, страшном и расплывчатом, как кошмар, большом городе… Первый звонок уже был, и до отхода поезда осталось полчаса. Ниточка сидела и слушала, что говорят ей другие, улыбалась, краснела от волнения и с нежностью смотрела на родителей. Отец – высокий, плотный старик, но еще бодрый на вид, с седыми усами и такой же квадратной бородкой – старался держать себя солидно и спокойно, как и подобает председателю окружного суда. Но в углах его губ дрожала и пряталась под усы легкая змейка волнения, а голос иногда срывался и звенела в нем чуть уловимая нотка грусти…
Мать больше молчала, но не скрывала слез… И они дрожали на покрасневших веках, как капельки росы, даже тогда, когда она принужденно улыбалась… Она сидела ближе всех к Ниточке и временами находила под столом горячую руку дочери, тихо жала ее и скорбно шептала:
– Дочурка моя… ненаглядная моя дочурка!..
Были тут кое-кто из родственников, близкие знакомые, сослуживцы отца, бывавшие у них в доме… И со всеми нужно было говорить, всем ответить – каждому улыбнуться.
– Значит, на вокзале вас встретит Саша! – сказала жена прокурора, обращаясь к Ниточке. – Я уже отправила ему телеграмму, что вы выехали!..
Ниточка благодарно ей улыбнулась.
– Мерси!.. Но мне, право, совестно, что пришлось его беспокоить!..
– Вот глупости!.. Молодей человек!.. Пусть проедется на вокзал!.. Но только… узнаете ли вы его?..
Ниточка моментально вспомнила неуклюжую, декадентскую фигуру студента-юриста Уклонского – брата прокурорши. Припомнила его вычурные, стилизованные фразы, его странные, совсем не человеческие движения. Последний раз он приезжал два года назад, когда Ниточка была в седьмом классе гимназии и до тошноты надоел девушке своим декадентством. Но теперь пришлось пользоваться его услугами, и Ниточка ответила живо, и даже с радостью:
– О, конечно, узнаю!.. Разве можно забыть Александра Валерьяновича?!.
– Кстати, он вам и номер подыщет!.. – продолжала прокурорша. – Я ему писала на днях, прося устроить вас поближе к курсам!
Ниточка снова поблагодарила ее поклоном головы.
Белокурый товарищ прокурора, делавший Ниточке прошлый год предложение и получивший отказ, смотрел сейчас на нее насмешливыми, но все еще влюбленными глазами, крутил свои пушистые усы и загадочно улыбался.
– Итак, вы нас, Анна Сергеевна, покидаете?.. – спросил он, поправляя пенсне. – Что же… желаю вам новых, интересных знакомств!.. Они, вероятию, будут вам более по душе, чем наши… провинциальные!..
Ниточка почувствовала, как дрогнула спинка стула, около которого стоял Петр Васильевич. И хотелось крикнуть, что ей никто уже теперь не интересен, что она любит… Но желание позлить этого белокурого фата заставило ее ответить с иронией:
– Да уж, конечно, в столице люди должны быть интереснее!.. По крайней мере, здесь я что-то таких не находила!..
Товарищ прокурора густо покраснел и стал разговаривать с отцом Ниточки, а Петр Васильевич отошел от стула и тихо пошел к газетной витрине. И Ниточке стало безумно жаль его. Она встала и крикнула:
– Петр Васильевич!.. Постойте!.. я вам дам одно поручение!..
Он остановился в вопросительной позе, ожидая ее, а Ниточка быстро подошла и прошептала, сжимая ему руку:
– Ты не слушай, что я говорю!.. Я хотела позлить этого дурака!.. Я люблю тебя… только тебя!..
Она засматривала ему в лицо сквозь слезы любви и предстоящей разлуки и у нее сжималось сердце от того, что он был бледен.
А он наклонял к ней взволнованное лицо, с трясущимися губами, и говорил так, что Ниточке хотелось рыдать:
