поучить. Я вот прочитал, что он – учитель. – Дед тряхнул листовкой, аккуратно разгладил ее на коленке, сложил вчетверо и засунул глубоко в карман. – Он, поди, знает, что с вашими внучатами приключится в этой жизни.
– Можно мне с вами присесть? – Я вышел перед сценой и сел на один из оставшихся свободных стульев. – Я вот ехал к вам в деревню, смотрел по сторонам и думал: красота! Южный Урал – это просто чудо какое-то!
– Да какое там чудо? – возмутилась одна из старух. – Загадили все. Куда ни плюнь – в помойку попадешь! Я вот в прошлом месяце в Ашу ездила к ребятишкам. Так им дышать нечем. Такая гарь от завода идет!
– Зато там какая-никакая работа имеется, – возразила ей соседка. – А тут что? Две коровы на десять дворов, да вон – дед Митяй. Вот и все производство.
– Ну ты, Матвевна, не права. Тут у нас в области есть один такой городок. Там постоянно ядовитые облака и народ весь мрет, как мухи. Мне сноха рассказывала, что у ейной подружки там рак приключился. И лечить никто не хочет. Ложись в гроб и помирай!
– А мы-то чем лучше? – не уступала ей Матвевна. – У нас хоть и чистый воздух, а один леший – так же все сдохнем. Ты бабку Авдотью вспомни.
– Вы, девки, Авдотью не трожте. Отмучилась раба Божья – и ладно. Нас с вами, может статься, и вообще хоронить некому будет. – Дед Митяй горестно махнул рукой и обратился в мою сторону: – Давайте лучше умного человека из Москвы послушаем.
– А что это за история с вашей бабкой Авдотьей? – поинтересовался я.
– Дак померла она этой зимой – вот и вся история! – вздохнул дед Митяй. – Только хоронили мы ее не по-христиански – без домовины. Ну, то есть, без гроба. Гроб-то она загодя не приготовила. Когда померла-то, никто не знает. Вон, Федотовна пошла к ней за сальцем. Пришла, а она уже вся закоченела. Дороги у нас зимой, сам знаешь какие. Не пройти, не проехать. И связи с городом никакой. Фельдшерица-то от нас съехала еще в запрошлом году. А телефон еще по осени оборвался. Мы вот и сидим всю зиму, как тараканы, по избам.
Дед достал из кармана папироску. Помусолил ее в руках, смял мундштук и засунул в рот. Но прикуривать не стал.
– Авдотья-то – она вроде ничего – крепкая баба была, – продолжил дед Митяй. – Мы к ней иногда за сальцем обращались. Ей свояченица из города присылала. Вот Федотовна и пошла к ней. А куды еще идти?
– Тута ходить точно больше некуда, – поддержала его еще одна тихо сидевшая в углу старушка. – Зимой вообще – хушь помирай! Как стемнеет, хушь глаза выколи. Только волки воют.
– А как же вы бабку Авдотью без гроба-то похоронили?
– Да так и похоронили… – Дед Митяй погладил свою бороду, крякнул и закурил. – Мы вон с бабками ее в корыто, какое у ней в сарае нашли, погрузили и на погост сволокли. Там, как могли, снежок разгребли, мерзлую-то земельку постучали да и опустили туда сердешную. Потом, уже по весне, пришлось перезакапывать. А то ноги ейные из земли торчали.
– А где же ваша местная власть была?
– Власть-то
