Иннокентьевич не заметил шедшего по его пятам своего друга. Он сел к письменному столу, вынул револьвер и положил его перед собою.
– Что ты хочешь делать? – испуганно вскрикнул Гладких, кладя руку на плечо Петра Иннокентьевича.
– А, и ты здесь! – с горечью засмеялся последний и затем продолжал: – Я жду полицию! Не думаешь ли ты, что я позволю себя арестовать, как подлого убийцу, что я отдамся им живым. Я тебе сказал: «я сам свой судья». Полиция может прийти, но возьмет лишь мой труп.
– Но ведь еще никто ничего не знает! – воскликнул Иннокентий Антипович. – Никто еще тебя и не заподозрил.
– А эта подлая мразь, которую я прогнал, разве ты думаешь не пойдет доказывать?..
– Петр! Что ты говоришь! Даже думать это – бесчестно.
Толстых пожал плечами.
– Она поступила бы только справедливо, – глухим голосом сказал он. – Я убил ее любовника, и она бы отомстила!
– Петр! – уже с сердцем начал Иннокентий Антипович. – Это уже слишком, чересчур слишком! Ты без сожаления, как собаку, прогнал свою дочь из дому и теперь клевещешь на нее… Я знаю тебя за злого, злопамятного, горячего человека, за человека страшного в припадках своего бешенства, но теперь ты дошел до низости… Несмотря на мою преданность и любовь к тебе, я сегодня тебя не уважаю, не уважаю первый раз в жизни…
Гладких вышел из кабинета, сильно хлопнув дверью.
Огонь в глазах Толстых вдруг потух. Он взял со стола револьвер, бросил его в ящик стола и запер последний. Иннокентий Антипович на этот раз покорил его.
Гладких, между тем, вышел в кухню, чтобы задним ходом пройти во двор, и в кухонных сенях столкнулся с Егором Никифоровым. Последний имел какой-то усталый, растрепанный вид.
– Откуда ты в такую рань? – спросил его Иннокентий Антипович.
– Мне бы повидать надобно Марью Петровну, от жены…
– Что? Значит, можно тебя поздравить…
– Нет еще… Тут так, одна просьба.
– Жаль, что ты не пришел пораньше…
– Я думал, что приду слишком рано… Я знаю, что барышня встает позднее…
– Обыкновенно, но сегодня она принуждена была выехать с рассветом.
– Выехать, – растерянно повторил Егор Никифоров, и его лицо выразило нескрываемое удивление. – Я вчера говорил с нею, и она мне ничего не сказала, напротив, в воскресенье хотела зайти к Арине.
– Это объясняется очень просто. Письмо, которое заставило ее уехать, пришло поздно вечером.
Егор Никифоров продолжал растерянно вертеть в руках свою шапку.
– А скоро она вернется?
– Через месяц.
– Значит, она далеко уехала?
– В Томск… Одна из ее подруг детства очень больна и просила ее приехать… Ты понимаешь, Егор, что нельзя отказать умирающей подруге. Петр Иннокентьевич сначала не соглашался, а потом отпустил ее, и она уехала.
– Если бы я это знал, если бы я знал, – бормотал
