политики, – сказала Этель.
– Ты пыталась добиться нормальными путями демократической политики равной оплаты труда для женщин, – сказал Ллойд, – и у тебя ничего не вышло.
Лишь в апреле этого года женщины-парламентарии лейбористов выдвинули законопроект, гарантирующий государственным служащим женского пола равную с мужчинами оплату за равный труд. Но законопроект не прошел, потому что почти все голосовавшие в палате общин были мужчины.
– Но мы же не отказываемся от демократии каждый раз, когда проигрываем на выборах! – твердо сказала Этель.
Ллойд знал: беда в том, что эти размежевания могут ослабить силы, противостоящие фашизму, что приведет их к гибели, как случилось в Германии. Сегодня предстояла суровая проверка. Политические партии могли попробовать повести за собой, но люди сами будут выбирать, за кем идти. Останутся ли они дома, как призывают боязливые лейбористы и «Джуиш кроникл»? Или выйдут на улицы и скажут «нет!» фашизму? До вечера Ллойд уже получит ответ.
В заднюю дверь постучали, и вошел их сосед Шон Долан – он был одет так, как одевался всегда, когда шел в церковь.
– После службы я к вам присоединюсь, – сказал он Берни. – Где мы встретимся?
– На Гардинерз-корнер, и не позднее двух, – сказал Берни. – Мы надеемся, придет достаточно народу, чтобы остановить там фашистов.
– Портовые рабочие будут все до единого, – сказал Шон восторженно.
– А почему? – спросила Милли. – Разве фашисты вас ненавидят? Ведь нет?
– Милая девочка, вы слишком молоды, чтобы это помнить, но евреи нас всегда поддерживали, – пояснил Шон. – Во время портовой забастовки тысяча девятьсот двенадцатого года, когда мне было всего девять лет, наш отец не мог нас прокормить, и нас с братом взяла к себе миссис Исаакс, жена пекаря с Нью-роуд, да благословит ее господь за большое, доброе сердце. Тогда сотни ребятишек портовых рабочих оказались в еврейских семьях. И так же было в тысяча девятьсот двадцать шестом. И мы не позволим этой фашистской мрази появиться на наших улицах, – извините за выражение, миссис Леквиз.
Ллойд приободрился. В Ист-Энде были тысячи докеров. Если все придут, это значительно пополнит их ряды.
Снаружи раздался мужской голос, усиленный рупором.
– Не пустим Мосли в Степни! – сказал он. – Собираемся в два часа дня на Гардинерз-корнер!
Ллойд допил чай и встал. Сегодня ему отводилась роль наблюдателя, надо было узнавать, где находятся фашисты, и сообщать о происходящем Берни, в Еврейский народный совет. Его карманы были набиты большими коричневыми пенни, чтобы звонить из телефона-автомата.
– Я, пожалуй, пойду, – сказал он. – Фашисты наверняка уже собираются.
Мама встала и пошла за ним к двери.
– Смотри не ввязывайся в драку, – сказала она. – Помнишь, чем это кончилось в Берлине?
– Я буду осторожен, – пообещал Ллойд.
– Если тебе выбьют зубы, – попыталась
