инимается мною во благо, не столько в собственное, сколько во благо общее. Именно тогда-то я и ощущаю в себе силы быть беспристрастным в отношении каждой твари, выведенной на сцену этого драматического произведения под названием жизнь.
Как я пишу? Я пишу по утрам, когда рассвет разве только забрезжит, когда лучи восходящего солнца коснутся стекол моего окошка едва, а дыхание пробуждающейся природы еще только начинает наливаться.
Все написанное мною написано в глубоком уединении, на берегу непорочного горного ручья, в домике с соломенной крышей, пронизываемом случившимися звуками настолько усердно, что порой слышны капли дождя на поверхности почвы, листвы или же луж, и все это на краю нашего огромного королевства, где я живу в постоянных усилиях игривой веселостью оградить себя от всяческих жизненных зол и волнений.
Мне кажется, что так же писал Лоренс Стерн, иначе откуда у нас всему этому взяться.
Биография
Родился я в 1952 году. По свидетельству очевидцев, это было лучшее событие того года.
С 1970 года в Военно-морском флоте, где до 1991 года развивал ум.
В 1991-м закончил его развивать и уволился в запас.
Начал писать в 1983-м. Впервые напечатался в 1989-м в газете «Литератор».
Написал 14 книг.
Сейчас их сосчитаем.
Значит, так: «Мерлезонский балет», «Расстрелять», «Расстрелять-2», «Бегемот», «Кот», «72 метра», «Каюта», «Корабль отстоя», «Система», «Люди, лодки, море», «Мангушев и молния», «Калямбра», «Иногда мне ночью снится лодка», «Бортовой журнал» – точно, четырнадцать.
Патриот. О чем свидетельствует письмо на имя сэра Чарльза, приведенное ниже.
«Отец родной! Сэр досточтимый!
Не будем взвешивать все на весах обыденности.
Я не доверяю этому предмету, так усердно пятнавшему себя на волнах времени.
Вот как, скажите на милость, на них взвесить патриотизм и Отечество? А?
Граны и корпускулы двух этих понятий – а как известно философам, и понятия имеют свои граны и корпускулы – так вот, они не то чтобы способны к воспроизведению себе подобных – о нет, о нет! – но, как и всякие знания, они подобны материи, то бишь они делимы до самой что ни на есть бесконечности.
То есть на нашем пути нам и далее будут открываться все более и более мелкие зерна патриотизма и Отечества.
Засим я погружаюсь в дремоту.
Ибо! Это лучшее, что я могу сделать сразу же после открытия того, что такие понятия, как патриотизм и Отчество, еще не раз удивят нас размерами своих первокирпичиков».
Инвалиды, смейтесь!
Всякий раз, когда мы смеемся, мы прибавляем кое-какие детали к этой нашей недолгой, но вкусной жизни.
А хорошо бы, если б наша коррупция разрослась до того, чтоб ею уже занимались не наши органы.
Мою первую книгу «Мерлезонский балет» выпустило издательство «Советский писатель», за что всем членам этого заведения, всем, до последнего грузчика, я надеюсь, воздастся на небесах.
Меня тут чиновники собираются чем-то награждать. Я даже не дослушал чем.
Подарок от чиновника, что укус вампира, – превращение в своего.
Государство – это танк, который ездит по цветочной поляне.
Мне написали, что один православный священник переложил рассказ «Офицера можно» на свой лад. Получилось «Священника можно». Это переложение теперь ходит в ксерокопиях по приходам. Оно необычайно утешило всех священников.
Писатель – это человек своего будущего, живущий в своем прошлом.
Из современных люблю Колю Кононова. Он мой друг, и мы с ним договорились, что из современных писателей он любит меня, а я – его.
К прозе Гришковца отношусь очень хорошо (не читал и спектакль не смотрел, но все, кто мне симпатичен, его хвалят, значит, и мне понравится). Мостовщикова не знаю, тоже не читал, и мне его не хвалили, поэтому воздержусь от каких-либо характеристик.
Человека далеко не пускают и не награждают его умом.
Все это лишний раз доказывает существование Бога.
Смех – глубокая составляющая языка.
«Поелику уж!» – хорошее словосочетание. Славно было бы куда-нибудь его вставить. Пока не придумал куда. Найду, само собой. «Поелику уж!» – хорошо, черт побери!
На вопрос:
