как я, особенно внешне!» – красноречиво говорил ее вид. Неожиданно Гале вспомнилась Маня, ее последние слова перед смертью, предрекавшие ей судьбу деревенской старой девы. Перед глазами мелькнуло видение: презрительное лицо Мани, выплескивающей на нее яд и желчь, облеченные в словесную форму, затем ее лицо стало морщиться от удивления, испуга, физической боли, затем застыло маской, лишь кровь пульсировала из раны в животе. Вспомнила и свое состояние: смертельная обида, гнев, холодная рукоятка кинжала, неожиданно легко проникнувшего в человеческую плоть, испуг, ужас, невыполнимое желание вернуть все назад.
«Маня, ты не права. Права пословица: не родись красивой, а родись счастливой, а я еще и умная!»
– Смотри, как Иван Степанович старается, – услышала она рядом разговор вполголоса, – как будто самого дорогого человека хоронит. А ведь Ольга была женой его заклятого соперника.
– Галя, неужели это ты? – услышала она, обернулась и с удивлением увидела бабу Марусю из села Ольшанка.
Рядом с ней заметила еще нескольких односельчан. Галина сдержанно поздоровалась с ними.
– Галя, ты теперь совсем городская стала! – сказала баба Маруся, оценив внешний вид девушки. – Вот только незадача! Мы узнали, что с Олечкой приключилось, – она вытерла платочком слезящиеся глаза, – и приехали забрать ее тело, чтобы похоронить на родине, в Ольшанке, рядом с Ульяной, а этот плешивый, – она указала пальцем на Ивана Степановича, который как раз произносил прощальную речь, – не дает. Говорит, что здесь ей место. Нельзя ее здесь хоронить, да и время уже позднее, – она с досадой махнула рукой. – Пошли, Галочка, еще разик попросим его.
Галя послушно поплелась за бабой Марусей. Иван Степанович после речи обмахивался шапкой, словно веером.
– Что, соколик, притомился? Может, одумался и отдашь тело Олечки, чтобы захоронить на ее родине, в Ольшанке? – ласково спросила баба Маруся.
– Гражданка, не несите ересь! – Маленький человек покраснел от возмущения. – Институт взял на себя организацию похорон гражданки Костюк и сделает это. А вы здесь не мельтешите. Приехали прощаться – значит прощайтесь! Меня больше дурацкими вопросами не отвлекайте! – И он отвернулся.
Баба Маруся огорченно вздохнула. В это время рыжий поп начал отпевать покойную. Баба Маруся достала из кошелки несколько свечек, перетянутых шпагатом.
– Галя, возьми себе свечку. Никого из родных Олечки здесь нет, так хоть мы ее помянем. Жаль, певчих с собой не взяла! Пойду раздам свечки нашим односельчанам, для Олечки мы здесь самые близкие, – и исчезла в толпе.
– Иван Степанович, возьмите свечку и прочитайте про себя «Отче наш»! – услышал Варава голос рядом с собой и с удивлением уставился на худощавую темноволосую девушку, протягивающую ему горящую свечу. Что-то в ней было необычное, скорее всего, большие черные глаза, словно рентгеном просвечивающие, при этом ничего не выражая.
– Зачем это?
Девушка приблизила свое лицо к нему и
