on>
Внукам и внучкам
Любите ли вы Москву так, как мы любим ее, то есть всеми силами душевными, каждой клеточкой нашего мозга и тела нашего, взращенных и воспитанных в российской провинции? Ходите ли вы так, как мы, пешочком по переулкам Москвы «любить родной край», невзирая на круто посоленное снежное пюре под ногами, отыскивать милые сердцу особнячки, еще не изуродованные новорусской реставрацией, любуясь чугунным ажуром решеток и статными фигурами церквей? Глядите ли по сторонам в толчее метро, преодолевая сопротивление толпы и нецензурные запахи, вычленяя то чудный барельеф, то великолепный растительный орнамент, то восхитительную флорентийскую мозаику? Греет ли ваше сердце мысль о том, что вашими земляками были замечательные люди: Александр Сергеевич Пушкин, например, или Павел Михайлович Третьяков? Если да – эта книга для вас. Если нет – тоже для вас, потому что иногда, чтобы полюбить, нужно узнать поближе, внимательно посмотреть второй раз, коли с первого раза любви не получилось.
Многих, особенно коренных москвичей, возможно, покоробит провинциальная наглость, с которой мы взялись писать о городе, где не родились и не выросли. Что тут сказать? Право любить город и копить знания о нем не дается самим фактом появления в нем на свет, подобно тому, как судить о спектакле может не только труппа, его играющая. Этот взгляд есть не что иное, как проявление тяжелой болезни ксенофобии, поразившей не самую лучшую часть москвичей. Ксенофобам нашу книжку читать не следует… впрочем, нет, именно им ее следует прочесть в первую очередь – хотя бы для того, чтобы убедиться: Москва во все века была котлом, переваривающим все пришлое в густую похлебку с волшебным вкусом, тогда как без посторонних включений то был бы лишь тощий супец с вываренными до состояния мочалки ингредиентами.
Предупреждаем «на берегу»: «Книга Москвы» – не путеводитель и не энциклопедия, хотя что-то энциклопедическое в ней, безусловно, есть. Например, алфавитный принцип в ее форме и обильный фактический материал в содержании. Но сухую истину справочника мы щедро сдобрили своим собственным отношением к предмету, своими размышлениями и выводами. Не рискуя обнимать необъятную тему, мы огородили ее забором своих вкусов и пристрастий, ограничили собственными интересами и увлечениями. Понимаем, что не каждому наши выводы придутся по сердцу, не всякий разделит наши вкусы. Потому по страницам книги мы щедро разбросали оговорки: «на наш взгляд», «как нам кажется», «на наш вкус». Как нам кажется (опять!), в этом личном привкусе и заключается особый интерес нашего претендующего на художественность произведения.
Писать «Книгу Москвы» было невероятно трудно, местами даже мучительно больно – не только ногам, натоптанным многокилометровыми московскими тротуарами. Болело сердце или, если угодно, душа – по раненному (порой смертельно!) в процессе социалистического строительства городу, по убитым монастырям, по искалеченным на службе трудовому народу церквам и дворцам. И вылеченное – сиречь отреставрированное – не всякий раз проливало на истерзанную душу бальзам. Чаще наоборот: солью щиплют душевные раны безграмотная реставрация, дурацкие башенки, «выпушки, погончики, петлички», не имеющие никакого отношения к архитектуре и искусству, а лишь к амбициям чиновников с правом подписи документов. Иная реставрация стоит прежнего разрушения – и это тоже болью отдается внутри.
Книги пишутся долго, а время сейчас быстрое – и в этом еще одна трудность, которую мы просим взять в расчет. Может, пока писали, еще что-то смахнули или, наоборот, подняли из небытия. Двигают и реставрируют памятники: только что были – глядь, уж и нет, а поставят ли – бог знает. Так что будете читать – примите во внимание темп московской жизни и не судите сурово наши попытки за ним поспеть.
Не каждого, особенно взыскательного и компетентного в предмете читателя, удовлетворит литература, которой мы пользовались, когда писали эту книгу. Особые возражения краеведов вызывает «Седая старина Москвы» Ивана Кузьмича Кондратьева – издание, просто-таки битком набитое ляпами и заблуждениями. Поясняем: мы не принимали написанное там за истину. Кондратьев – не более чем колышек, к которому мы привязывали свои рассуждения: подобно добросовестному завхозу, он провел подробнейшую инвентаризацию всего, выстроенного в Первопрестольной до 90-х годов позапрошлого века.
Мы не работали в архивах, не читали первоисточников, не мучили расспросами историков Москвы в попытках обнаружить доселе никому не ведомое. Мы не ставили перед собой никаких научных целей, и наши исследования основаны на материалах, давно и не раз изданных. Мы только сопоставляли разные источники – и бывало, что в зазор между ними проваливалось тривиальное знание, десятки раз оттиражированное в справочниках и путеводителях. Нам было интересно думать и анализировать, искать свежее в давно законсервированном и закостеневшем. Все, что надумали и отыскали, мы постарались изложить просто и невязко, не отягощая специальными терминами и научными оборотами. Мы писали книгу для легкого, но полезного чтения – бог весть, удалась ли нам эта затея.
