время игры он волновался. Сам удивился полузабытому ощущению, казалось, давно уже избавился от этих мешающих побочных эффектов: дрожи в руках, сухости в горле, играл почти всегда легко и расслабленно. Но сегодня даже порадовался, волнение было приятным, бередящим, добавляющим выразительности. На одном дыхании сыграл несколько произведений, одно за другим, потом не выдержал:
– Вам понравилось?
– Да, у вас потрясающий звук, – сам почувствовал, как засиял, слишком открыто и простодушно. Тут же собрался, чопорно свернул улыбку, чуть поклонился.
– Спасибо, но это не я. Это все виолончель. Итальянская виолончель.
– Итальянская? – переспросила машинально, глядя куда-то вдаль.
– Да, это особый инструмент, у него очень широкий, объемный звук, со всем спектром частот.
Задумчиво посмотрела сквозь него, проговорила торопливым шепотом, обращаясь будто не к нему, а к самой себе:
– Дело не в виолончели. Даже самый лучший инструмент не в силах заменить индивидуальность исполнителя. Он может лишь дополнить его, раскрыть, добавить оттенки, – немного помолчала, потом добавила, на секунду скользнув по нему глазами, – а ваша виолончель вам с удовольствием помогает.
Игорь снова заволновался, засуетился мыслями: нужно обязательно сейчас сыграть что-нибудь особенное, чтобы подтвердить, оправдать. Но уже запустилась по порядку «The Lady in Red», и он облегченно подхватил.
Сегодня ему хотелось играть еще и еще, но очередные нестройные аплодисменты с других столиков напомнили: выполнить привычный ритуал, пройтись по залу, раздать визитки. Возле нее задержался на пару секунд, может, захочет что-то спросить, уточнить, но женщина не реагировала. Она очнулась только спустя несколько минут, словно вернулась откуда-то, снова переспросила, казалось, автоматически, не вдумываясь, но после ответа вдруг улыбнулась, лучисто и широко, будто продолжая слышать только сыгранную им задорную «Sunny».
Всю следующую неделю Валерия ходила сама не своя. Обычно серьезная, собранная, она стала рассеянной, вдруг замирала, что-то нашептывала, беззвучно, одними губами. Коллеги на работе переговаривались: заметили, Валерия Александровна наша где-то в облаках витает? Некоторые сыпали комплиментами: вы же просто светитесь! Генеральный директор на правах начальства фамильярно подшучивал: неужели влюбились? А она спокойно отвечала сама себе: да, влюбилась, но не в мужчину – в музыканта, в его музыку, в виолончель. Ее пленила колдовская сила, она распахивала заколоченные окна, заржавевшие двери, сметала пыльную паутину. А еще вселяла бередящую надежду во что-то такое, о чем она сама пока боится догадываться, допускать. Что наконец сможет вытащить этот глубоко застрявший осколок, почти не чувствующийся, почти приросший.
Пятницы ждала с нетерпением. Без десяти семь уже была за своим столиком. Красноухий официант: что-нибудь выбрали? Есть совсем не хотелось, все чувства, голод, жажда, собрались
