на которых они так прочно стояли, при этом в марксистские дебри не забираясь ни на один шаг:
– Как говорят в народе, скачет баба и задом и передом, а дело идет своим чередом! – говорил Никита Хрущев, налегая грудью на шаткую трибуну, будто хотел хоть на десяток сантиметров приблизиться к слушателям. – Так и «правые» во главе с Бухариным скачут задом-передом, а революция идет своим чередом, сокрушая всех, кто уклоняется с прямого социалистического пути. Вот говорят, что крестьянин не потянет. Я сам сызмальства коров пас в деревне и знаю, что такое крестьянин и какие мысли ворочаются в его темной голове. И скажу вам со всей большевистской ответственностью: потя-янет! Еще как потянет! Сердита кобыла на воз, а прет его под гору и в гору. Товарищ Сталин правильно наметил прямую линию социалистического строительства: индустриализация и еще раз индустриализация. Плюс электрификация. А также коллективизация сельского хозяйства. Без этого мы погибнем. Без индустриализации нас сожрут и выплюнут, а с заводами и фабриками, шахтами, рудниками и электростанциями – подавятся. А «правые» все об одном и том же: караул! С «правыми» водиться, что в крапиву голым, извиняюсь, задом садиться. Хорошо кукуют, да все на свою голову… – Никита передохнул, отпил из стакана воды и, потрясая кулаком, закончил на самой высокой ноте: – С «правыми» социализьма не построишь! Как ни крути, как ни верти. Пора дать им окорот! Нечего им делать в академии! Я более чем уверен: закончив академию, «правые» станут только вредить советской власти, а не помогать ей в социалистическом строительстве. Гнать их отсюдова поганой метлой к едрене-фене!
Что тут началось! Какой образовался в результате его, Хрущева, выступления, галдеж! Такого в этих стенах еще не слыхивали. К Хрущеву чуть ли ни с кулаками кинулись. Тот же Воробьев, здоровенный парень, схватив Никиту за грудки, оборвал все пуговицы на пиджаке и рубахе. Еле отбился.
И все же Никита почувствовал, что попал, что называется, в струю: сталинисты воспрянули духом, поддержали его громкими криками и аплодисментами. Энергичнее всех, как заметил Никита, хлопала жена Сталина.
– И что? – спросил Сталин Надежду Сергеевну, отодвигая в сторону стакан с недопитым чаем, когда она рассказала ему о последнем собрании партячейки академии.
– Как что, Иосиф? – всплеснула руками Надежда Сергеевна. – До этого у нас позиционеры только мямлили, четко свою позицию не формулировали и не отстаивали. До этого у нас в академии не было своего лидера, а тут, понимаешь, он объявился. И все мы почувствовали себя значительно сильнее. В этом все дело.
– И откуда он взялся, этот ваш лидер?
– Из Киева. Кстати сказать, его хорошо знает Каганович. Они то ли работали вместе, то ли встречались. Я узнала в деканате, что именно Каганович рекомендовал его принять в академию без экзаменов. Ты спроси у Лазарь Моисеича, он тебе скажет.
– Спрошу. А ты понаблюдай за этим прохиндеем.
– Почему же непременно прохиндеем, Иосиф? – обиделась Надежда Сергеевна.
– Потому
