концепции остается уступить. И как же редко и трудно это происходит. Традиция держится стойко, черпая силы в памяти студенческих лет, институтских лекций, школьных уроков, энциклопедических справок. Традиция – это «каждый знает, что…» В моем случае «каждый знал, что» если появился на Руси орган, то из Немецкой слободы в Москве. Считалось, что жили иностранцы, отгороженные прочно от города специальными заставами стрельцов и суевериями, жили, ни в чем не изменяя привычному быту, укладу жизни, модам. А мода нет-нет да и начинала просачиваться к москвичам. Как раз отсюда, от слободских церквей – католических, лютеранских, протестантских – и вели историки музыки происхождение органа на Руси. Только так можно объяснить страсть к органам у Алексея Михайловича.
Все было просто и логично, но музыковеды прошли мимо фактов, которые хорошо знали историки. Первая Немецкая слобода дотла сгорела в Смутное время в 1611 году, и почти полвека ее покинутое чернеющее пепелище пугало прохожих и проезжих. Иностранцы расселились по всему городу, перемешались с москвичами, и когда в 1652 году вышел царский указ об отводе для них новых земель – Новонемецкой слободы, одни этим воспользовались, другие нет.
Конечно, слобода все равно появилась, стала многолюдной – народ из-за рубежа подъезжал беспрерывно. Росли дома, разбивались сады, мостились улицы, появлялись и церкви, только совсем иные, чем их принято теперь представлять: богослужения для всех вероисповедований шли в самых обыкновенных домах, без колоколов и без органов. Этому искренне изумляются все современники, приезжие с Запада. Но чему, собственно, удивляться: в таинственную и непознанную страну выбрались люди, больше надеявшиеся на себя, чем на бога. Благочестие было для них пустой, хоть и обязательной проформой.
Ну, хорошо, допустим, впечатления путешественников носили случайный характер, а городские переписи? Переписи Немецкой слободы с завидным упорством утверждают, что органистов среди ее жителей не было. Вот случайный документ. В 1671 году в слободе задерживаются бродячие музыканты, на допросе они показывают, что они люди (значит, крепостные) бояр Воротынского и Долгорукого и с разрешения своих господ ходят по домам и играют «в арганы и в цимбалы и в скрипки и тем кормятся». Для перевозки «арганов» им требовались подводы с лошадьми. Сомнений не могло быть: Немецкая слобода не имела ни собственных органистов, ни даже инструментов.
«Играти в органы»
И все-таки, думая об органе, представляешь себе только Западную Европу, а ведь это опять традиционное представление, и оно снова не уживается с фактами. Древний Рим – вот родина органа! В начале нашей эры он не имел ничего общего с христианской церковью. Напротив – впервые, скрывавшиеся еще в катакомбах адепты нашей эры ненавидели орган. Он воплощал в себе для них все богатство чувств и ощущений, жизнелюбия последних язычников. Прошло несколько веков, и интерес к органу возродился в Византии.
Усовершенствованный руками византийских
