и вышло:
– Голова тогда свалилась в решетку мусоропровода, а тело само запрыгало и село на скамейку у автобусной остановки, как Форрест Га, чтобы рассказать всем свою эпопею.
– Как это было. На самом деле.
Тетя в обморок три раза один за другим, и голова ее мягко, и можно подумать сознательно и добровольно, как голова Марии-Антуанетты, после покушения на свои рыжую Елизавету, – легла на штурвал.
И заснула прямо за рулем трамвая, с последней мыслью:
– Чтобы откупиться придется продать весь тираж Третьей Части Брысь под Лексус – 6.
На этой скамейке сидела Мотя, как режиссер, наблюдая за своим действием, но она только сказала, чуть отодвинувшись:
– Зачем было портить это чучело? – А так:
– Хоть бы хны.
О времена! О нравы! – только и успел подумать Ле-Штрассе, когда взаправду понял, что теряет не только голову, но и сознание вообще, чего, в общем-то, не должно было случиться.
Пока они бегали за ей-ней, в том смысле, что:
– Ушел, скотобаза, как Никита, через забитое специально для него кирпичом окно, а как, так ведь и непонятно, – сказал Миша, и плюхнулся на свой стул из импортного желтого велюра, как был у меня диван, купленный в последний раз перед окончательным и бесповоротным повышением цен, в качестве желанной, как не подлежащая даже мечте мечта:
– Жилая комната.
Примерно, как можно сказать, что люди, живущие здесь, как советские, а:
– Всё равно не привыкли к тому, чтобы не:
– Всё было по-честному. – А почему?
– Так ведь очен-но ст-раш-но. – Как говорится:
– Вдруг опять нечаянно откроют не те кингстоны, а:
– Тока нижние.
Ибо сказано:
– Никто не знает, когда это произойдет. – Но и надеяться на обратное, смысла вроде нет.
Так примерно и вышло, подходят они огорченные к своему столу – еще должно быть – полному пива и раков – если их количество представить в виде остававшегося еще приличного омара – и видят почти самих себя, если бы было их на одного больше, а так только двое.
Но оказалось, что их только двое:
– Куда делся Штрассе? – спросил Михаил.
– Был здесь, но куда-то делся, – ответил Германн.
– Присаживайтесь, джентльмены, – сказал сидящий за столом – один из двоих – высокий – мне бы так-то – парень, но со скрипящей головой, точнее ее шеей. Он то и дело брал себя ладонью за нее сзади, и ворочал в разные стороны, как будто разрабатывал перед последним и решающим боем, а скорее всего:
– Просто лечился аутотренингом.
– Вы кто? – спросил угрюмо Германн, незаметно приглядываясь к остаткам раков из омара, и пытаясь на глаз проинтуичить: сколько пива они уже успели выпить, так сказать:
– Без нас.
– Прошу прощенья, – хотел приподняться
