ь, больше, чем просто «житейские истории». С другой стороны, я сознаю, что слишком уж выпендриваться автору нельзя – читатель сочувствует понятному, то есть тому, что может сам испытать в жизни. Смесь обыкновенного и необыкновенного – вот что есть мои романы».
Мне кажется, ничего не бывает просто так, и каждое решение, которое мы принимаем, происходит под влиянием какого-либо события. Именно оно направляет нашу судьбу в определенную сторону… Да, порой в нас (раньше) уже зрели какие-то неопределенные планы, бродили мысли, влекущие куда-то. Но мы еще сомневались, тянули чего-то. Не понимали, в какую сторону идти. А потом – бац, и вот, случалось оно, нечто эпохальное. Толчок извне, дающий направление! Но не было бы его, и жизнь наша протекала бы иначе.
Помню, в последнем, выпускном, классе меня вдруг стали одолевать романтические фантазии. Я всегда любила читать, а тут – моя голова начала вдруг сама рождать сюжеты. Забыв обо всем, даже о том, что скоро экзамены, я самозабвенно придумывала драматичные коллизии. Где есть «он», где есть «она», а соединиться двум влюбленным мешают различные препятствия…
Иногда я так увлекалась, сочиняя эти мелодрамы, что почти полностью выпадала из реальности. Переставала слышать, что в данный момент рассказывает учитель у доски, не замечала прозвеневшего звонка, зовущего на перемену…
Близких подруг у меня в последнем классе не было. Наверное, потому, что одноклассницы давно уже выросли, причем в буквальном смысле. Все девушки – высокие, как на подбор, и лишь я одна – метр с кепкой, стою последней в шеренге на уроке физкультуры и, после бодрого вопля физрука «На первый-второй рассчитайсь!» и скороговорки моих одноклассников «Первый, второй. Первый, второй!», уныло рапортую из дальнего угла: «Расчет окончен!»
Одноклассницы жили своей жизнью, полной свиданий, встреч и расставаний – с мальчиками. Я же, так получилось, застряла в глубоком детстве. Они – девушки, а я – все еще девочка, да еще застенчивая и рассеянная, живущая в своем мире, всегда с книгой под мышкой.
Моей единственной близкой подругой была Лиля Самохина. Она жила в соседнем доме, училась тоже в последнем классе, но, увы, – не со мной, а во французской спецшколе.
По утрам мы встречались с Лилей и топали в одном направлении. Потом я сворачивала к своей школе, а она – в другую сторону, к своей.
Лиля тоже не могла похвастаться тем, что у нее в классе есть подруги, но по другим причинам. Лиля обладала особым, сложным характером – строптивым, непреклонным, жестким. Никаких компромиссов! Чуть что – она вспыхивала и начинала гневно отстаивать свою точку зрения. Конечно, окружающие от нее постепенно отвернулись.
Я же всегда отличалась терпимостью, легко уступала, ссориться не любила, а быть под чьим-то началом мне даже нравилось. Поэтому с самого начала нашей с Лилей дружбы подруга стала в позицию старшей, опекающей, хотя по возрасту мы с ней были ровесницами.
Этому способствовало еще и то, что даже внешне, как и в случае с моими одноклассницами, Лиля выглядела взрослее меня. Высокая, довольно крупная, с густыми темными волосами, смуглая от природы, с темно-карими, очень выразительными глазами, она чем-то напоминала итальянок с картин Брюллова, правда, те итальянки смотрели на зрителя ласково и кротко, Лилин же взгляд отличался пронзительной суровостью.
Лиля утверждала, что ее предки – казаки, откуда-то с Дона. Когда-то зажиточных, очень богатых, их раскулачили, сослали на Север. Казачьей кровью, текущей в ее жилах, Лиля гордилась и оправдывала ею свой крутой нрав.
Родители моей подруги относились – и вполне официально – к категории «служащих». То есть они уже не рабочие-гегемоны, которые в те времена зарабатывали вполне прилично, но еще и не интеллигенция, что могла гордиться своими знаниями… Поэтому все, что у Лилиных родителей было, так это память о своих предках. Ничего плохого в том нет, наоборот – помнить о своих корнях надо обязательно, но родители Лили, как я теперь понимаю, культивировали в дочери эту ее «особость», исключительность. Были очень строги, но вместе с тем обожали они свою девочку безгранично… Все самое лучшее – ей, пусть даже и царили тогда времена тотального дефицита. Доставали у фарцовщиков джинсы, ездили на рынок за фруктами, которых в обычных продуктовых – не достать. Устроили Лилю в хорошую школу, куда не так-то просто было попасть. Словом, готовили дочь к самому лучшему будущему. Что правильно, опять же. Но единственное – не объяснили Лиле, что весь остальной мир не станет перед ней преклоняться, как они.
Наверное, именно поэтому Лиля отличалась обидчивостью и никогда не прощала тем, кто смел сомневаться в ее исключительности и праве на все самое лучшее. Но это, опять же, я сейчас рассуждаю, спустя несколько десятков лет, тогда же я просто подчинялась Лиле, признавая ее главенство в нашей паре. А что, так проще, на самом деле – снять с себя ответственность…
Однажды, ближе к концу мая, Лиля заболела. Вернее, как сказала она мне по секрету, не серьезно. Просто не захотела идти в школу
