25 октября, 17 года. Был холодный, неуютный день. Америка, западные государства с опаской смотрели в восточную сторону. А Россия! Какая страна! Все была-была, как звонили по всему миру, отсталой, ниже нижнего разряда и вдруг встала на дыбы. Меньше чем за год шагнула сразу через две ступени вперед. В мире признали Россию самой демократической страной. Однако надо взять в толк тот большой недогляд, допущенный западниками относительно России, что она не только передовая по устройству, но и самая могущественная по своим богатствам и прежде всего своим народонаселением. Сильно ошибались тамошние господа. Да Бог с ними…
5
* Гатчинский дворец, как тюремный застенок * Керенский им не по зубам * 31 октября–1 ноября, 17 года * День и ночь сутки прочь
В очередной раз казацкие сотни решились вступить в схватку с красными. До этого утра, 31 октября, корпус делал попытки перейти в наступление, но казакам все чего-то не хватало. Так и не обнажив клинков, они разворачивали коней и поспешно отходили. Сейчас войско двигалось к Царскому Селу. Главковерх в бинокль следил за боевыми порядками наступающих казаков. Заняв место на верхней площадке обсерватории, находящейся на полпути от Гатчины, Керенский как на ладони видел панораму действий генерала Краснова. Мысленно посылал ему сигналы: «Не мешкать… Вперед…Быстрее…» Сигналы так и остались мыслями в голове подававшего их, не высказанными и не услышанными. Зато Главковерх услышал команды атамана, там далеко впереди, своим казакам. Команды, возымевшие немедленные действия. Лавина разгоряченных коней начала разворот, пропустив через себя облако пыли. Попятный ход их означал, что Краснов уже не колеблющийся изменник, а открытый коварный враг. Напоследок он преподнесет такой сюрприз, что и охнуть не успеешь. Какой же?!
Гатчинский дворец разноголосо гудел от большого скопления людей, когда машина Керенского остановилась у парадного подъезда. Среди привычных солдатских папах, казацких лампасов виднелись черные бушлаты и бескозырки матросов. Подбежавшего к машине коменданта Александр Федорович резко встретил вопросом:
– Почему здесь моряки? – И уже мягче, – Не положено! Наведите порядок. Ненужный, пустой вопрос. Лишь бы не молчать, услышать свой голос.
Он был вне себя от неудачи последней попытки, так ему казалось, и он не обманывался, ворваться в Петербург и рассеять, разгромить, раздавить в зародыше красную крамолу. Еще была возможность овладеть инициативой, пусть малая. Но была, имелась возможность! Как эта его мысль, она зародилась и теплилась в сознании, жила в нем до последнего, вплоть до этой минуты. Он знал это, чувствовал каждой клеточкой организма.
Разум берет верх над чувствами. Правитель России овладел собой. Будто и не было мучительных переживаний, не было тяжести раздумий. Как всегда тверд, уравновешен, непоколебим. Про себя он называл такое свое состояние тремя словами: Взять себя в руки! Он шел в свои апартаменты, не прибавляя шагу, и сторонний наблюдатель не отметил бы ничего особенного в нем,
