подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Как ни старайся избежать этого Но всякому приходится носить Промокшие одежды Пока живешь Под дождем…
Ямато-моногатари, X в. н. э.
Весна в тот год так и не наступила.
Поняли это гораздо позже, когда стаяли февральские заносы и схлынул пронизывающий холод. Зима ушла, отступила за Стылые Горы, но ее место никто не занял. Земля размокла, превратившись в полужидкое отвратительное месиво. Даже сильные шандаларские кони с трудом выдергивали копыта из этой жуткой трясины. А сверху сыпал и сыпал мелкий прохладный дождичек, иногда пополам с мокрым снегом. Не то чтобы беспрерывно: примерно через день или через два на третий. Изредка показывалось солнце – ненадолго, на час-другой, если в плотной облачной пелене случалась прореха. Сначала ждали, что это быстро прекратится, установится ясная погода, потеплеет, подсохнет осточертевшая всем грязища, а там, глядишь, поля зазеленеют, свалится из поднебесья ажурная трель жаворонка…
Не дождались. Ни тепла, ни погоды, ни жаворонков. Тучи ползли низко над Шандаларом, сыпал через день назойливый дождь, а весны все не было и не было.
К исходу апреля люди заволновались: давно пора теплую одежду сбросить и затолкать подальше. До зимы, до холодов. А тут…
Ночью по-прежнему замерзали мелкие ручьи. В тени старых елей грязно-серыми пластами лежал пропитанный водой снег. Грачи, скворцы и ласточки запаздывали.
Пришел май и ничего не изменилось. Дождь, слякоть, тучи, холод. Над Шандаларом вставал призрак большого голода.
Весна забыла о нашем крае. Без нее не пришло и лето. Пора смены сезонов канула в небытие. А нам предстояло научиться жить без времен года, в час, когда зима уже ушла, а весна еще не явилась, и, скорее всего, так и не явится. Предстояло привыкнуть к вечной грязи и влажности и отвыкнуть от солнца.
Не думайте, что это было легко.
Сырая безлунная ночь вливалась в долину, как вливается в отпечаток копыта на дороге мутная болотная жижа. Дождь моросил четвертый день кряду, а солнце в последний раз являло свой пламенный лик Шандалару больше трех месяцев назад. Месяцы жители Озерного края отсчитывали по привычке: Луну тоже удавалось увидеть всего раз-два за несколько недель. Виной всему тучи: плотной завесой окутали они Озерный край, словно вознамерились утопить его нескончаемым дождем.
Мирон поплотней закутался в плащ. К сентябрю верховые лоси шалели перед гоном, и укротить их мало кому удавалось, поэтому месяц-другой путники могли рассчитывать лишь на собственные ноги.
Путь Мирона лежал на юг, к заливу Бост, где в устье Санориса кое-как влачил существование городишко-порт Зельга. По Шандаларским меркам город был большим и богатым, но Мирон, повидавший на своем веку немало людных столиц, иначе как дырой и глушью не мог его назвать. В Зельгу изредка наведывались заморские купцы-южане. Шандалар торговал лишь плодами мха-опоки. За долгие годы бессезонья опока, нечто среднее между злаком и ягодой, приспособилась к чудовищной влажности, холоду и буйно разрослась по всему Шандалару. Кое-где ее пытались культивировать и получали более крупные, чем у дички, плоды. Живи в Озерном крае побольше народу, может и удалось бы сделать ее популярной на всем побережье. А так – брали купцы по нескольку мешков и все. Ну и, понятно, дичь, шкуры болотных выдр – то, чем Шандалар славился еще до бессезонья.
Мирон усмехнулся – вспомнил, как старик Копач сватал его к своей внучке. Заживем, говорил, на хуторе, поле расширим – за векшиным болотом хорошая земля есть. Его, Мирона – в землепашцы! Смех, да и только.
Громко зашлепал с дороги прямо через трясину болотный заяц. Со времен Сезонов длинноухие сподобились отрастить себе плоские перепончатые лапы, ни дать ни взять – лягушачьи. Вот и скачут теперь по топям, словно горцы на снегоступах. И не тонут, холера! Даже не проваливаются. Людям бы так.
Тогда бы Мирон потопал напрямик, через реку Бусингу, и дальше – берегом озера Скуомиш, к Маратону. Но он не заяц, его удел – извилистая мокрая тропа, которую по привычке зовут дорогой. И приведет она путника в Зельгу еще ох как не скоро.
Вот и остров – поросший ивняком и ольхой бугорок в бескрайнем болоте. Приятно вновь ощутить под ногами землю, хоть раскисшую, но землю, а не коварную пористую мочалку над болотными ямами…
Мирон стряс с сапог налипшие комья глины и принялся устраиваться на ночлег. Натянул закопченный матерчатый конус и развел огонь. Веселые желтые язычки пламени заколыхались на куске огненного камня. Этот кусок грел Мирона и делал вкусной его пищу уже семнадцатый
