играл вслепую. Он просто играл свою жизнь, точнее, жил ее, не подозревая, что все остальные играют на нее – на его жизнь. Точнее, на то, что связано с ней. Сама жизнь обесценивалась по мере приближения к финалу. Владимиру повезло: после подобных обесцениваний и обезличиваний ему сохранили жизнь. Жизнь запредельно долгую.
За столом две привлекательные молодые девушки и двое мужчин. Две сестры и брат гостят в доме жениха одной из них. Странность сестер вызывает недоуменные взгляды прислуги дома. Эта же странность остается незамеченной для самого хозяина.
Большой загородный дом, расположенный на скалистом берегу теплого моря. Беседка, обрамленная виноградником. Укрывшийся в скалах пляж. Белоснежный песок и прозрачная вода. Маленький рай в пятидесяти метрах от дома.
Кроваво-красный свет заката окрашивает зал, наполненный вялотекущей беседой о предстоящей свадьбе. Белоснежная скатерть, салфетки, платья женщин, рубашки мужчин – все становится красным в свете уходящего за горизонт светила. Только красное вино в бокалах просто темнеет.
– Майкл, налейте водки, устал от этой кроваво-красной кислятины! – Хозяин дома внезапно отставляет в сторону бокал с вином. Расплескавшиеся капли попадают на скатерть, темнея на белой материи красивым орнаментом. – Если я побуду хоть четверть часа на солнце, я превращусь в изюм…
– Милый, – взгляд будущей невесты полон чувств, – вино гораздо полезней водки.
– Вся жизнь состоит из стереотипов, кем-то навязываемых обществу… – он поочередно встретился со взглядами будущих родственников и пожал плечами. – Хорошо! Пусть это вино, но белое столовое. Я не люблю красный цвет – он напоминает о крови…
– Но кровь – смысл мира, – приятный голос Веры, сестры невесты, наполняет зал, радуя присутствующих. Владимир же, стоящий наверху, расстегивает при этом ворот рубашки. – Посмотрите, все вокруг пропитано ею: вся жизнь, весь мир, основы которого строятся на крови.
Сделав глоток белого вина, Павел посмотрел на говорящую с недоумением.
– И я не говорю о ней как о составляющей организмов живых существ, – Вера заставила нервничать всех мужчин в доме своим дрожащим тембром голоса, он, казалось, проникал не только в органы слуха, но и в каждую клетку их организма. – Оглянись вокруг себя! Всё имеет свою кровь. Это яблоко, лист дерева, на котором вырос плод, и даже само дерево. Их сок – это кровь, она питает их, они не могут жить без нее. Лишившись ее, они вянут. Так во всём. Земля…
– Я понимаю ход твоих мыслей, Вера, – Павел, звеня касанием приборов о блюдо, нахмурился. – Но я маринист и востребованный, я пишу море, пейзажи. И в этом моя индивидуальность: я всеми силами «выжимаю» кровавый цвет из своих полотен. Закат солнца на них может быть каким угодно: зеленым или фиолетовым, даже грязно-серым, только не красным! Пусть кровь будет прозрачной, как у медузы, – еще один глоток бесцветного вина, – если она существует в ней…
– Но Вера, – раздался хриплый голос Георгия, словно из склепа (брат присутствующих здесь сестер), – нельзя так предвзято относиться к Павлу: может, в его жизни произошло несчастье, приведшее к подобному отношению… к крови.
Все перевели взгляды с бледного лица Георгия на Павла. Последний оглядел присутствующих и, бросив салфетку на стол, поднялся.
– Мне нужно работать. – Поднимаясь по лестнице, Павел оглянулся: – Я надеюсь на полуночный променад, Надя.
– Да, милый, – ее смуглая кожа побледнела до цвета кофе с молоком.
Сидящие за столом переглянулись между собой. На лицах застыли улыбки. Майкл, обслуживающий стол, бледный лицом, сжал губы. Ужин заканчивался. Владимир отправился готовить Надю к прогулке.
– Ты не должен так реагировать. Моя сестра… – Надя перепрыгивала с камня на камень, держась за руку Павла.
– Твоя сестра нагоняет на меня тоску и уныние, несмотря на всеобщее восхищение ею. – Павел смотрел с неприязнью на кровавый горизонт. – Мое мнение перманентно – после общение с ней я не могу работать. Я простоял возле мольберта около часа и не смог сделать ни одного мазка… Это патология!
– Ты утрируешь, милый, – Надя поцеловала Павла, закрывая глаза, – и, несомненно, преувеличиваешь силу ее слов.
Павел, подняв на руки девушку, поставил ее на камень, уходящий в воду. Отойдя, посмотрел на невесту в тусклом свете луны, что разделил небо с остатками багрового свечения. Ее каштановый цвет волос отдавал медью в этом симбиозе. Сверкая, почернели карие глаза. Едва сдерживаемая тканью декольте платья ее большая грудь вздымалась в порывах дыхания.
– Ты сейчас бледна, как твой брат, но… прекрасна. – Павел запоминал инсталлированную им композицию, собираясь выложить позже на холсте, хотя лица и человеческие образы давались ему с трудом. – Что с ним, кстати, он болен?
– Георгий всегда был болезненным
