близкого счастья им, скорее всего, не увидеть. Что-то опять перспектива хорошей жизни, предлагаемая властью, была далековато, впрочем, как и всегда.
За дружеским разговором и дождь не так досаждал, и дорога казалась короче. Станция радостно встречала близких людей слякотью дорог и всеобщем равнодушием. Егор приказал Борщеву отметиться в комендатуре и определиться с ночлегом, а сам решил проводить подводы до самых хлебных складов. У складов не было особого оживления, стояло ровно шесть телег, под которыми сидели мужики, прячась от дождя. Мужик с правдинского обоза сбегал спросить у ждущих, чего и как, и почему они не сдали хлеб. Вернувшись, он рассказал Егору, что мужики матерятся по поводу творимой несправедливости.
– Слушай, Павло, сходи-ка, разузнай все у весовщика, чего у них там, все потом обскажешь, – распорядился Егор, обращаясь к старшему обозу.
Павло вернулся на удивление очень быстро, словно ему указали кратчайшую дорогу.
– Товарищ Правдин, весовщик сказал, что сегодня приема не будет, весы сломались, до починки ждать надо.
– Чего, даже весы ломаются, железо, оно есть железо, – сделал заключение Егор.
– Хотя они один вариант предложили, чтобы выручить нас от мытарств ожидания, – продолжил Павло.
Правдин вопросительно посмотрел на него, ожидая разъяснений.
– Пять пудов просят, чтобы весы опять заработали.
Егор опешил от услышанного: «Это же называется откат…, а нам говорили, что он – родной отец дикого капитализма! А тут социализм в зачатке, и такое… Мы там кровь проливаем, а они тут…, ну суки…»
Двери в склад Егор открыл с такой силой, что казалось он, сложится как карточный домик. Увидев приемщика, Правдин мгновенно вспомнил, что видел его раньше, это – казанская сирота, не иначе. Видать, сиротку разнесло вширь, от постоянного созерцания тысяч пудов пшеницы, сузив его глаза до узеньких, бессовестных щелочек, в которых тревожно бегали зрачки.
– Где хлебный комиссар? – Заорал Правдин, надвигаясь на сиротку, словно ужасный боевой слон.
– Болен, болен комиссар, – запричитал приемщик.
Егор схватил его за ворот и, придавив рукой горло, заглянул в самое дно свиных зенок, прорычал:
– Если не примешь по закону хлеб у крестьян, зарублю!
Сиротка на глазах сбрасывал вес, потея каждой порой, казалось, еще немного, и он сможет захлебнуться в усмерть от своих переживаний. Ничего не говоря, он лишь мычал и кивал головой, распахивая ворота склада и взмахом руки приглашая мужиков для сдачи хлеба.
Егор, чтобы подтвердить серьезность своих угроз, вытащил шашку и крест на крест рассек ею воздух перед собой. Сиротка, совершенно сникнув, испортил рассеченный воздух огромного складского помещения.
Правдин был бы не Правдиным, если бы сделал свое дело наполовину, поэтому, чтобы окончательно навести порядок в складах,
