норме, никаких разрушений не наблюдают. На что им было предложено лично осмотреть
собравшуюся вокруг невзорвавшегося, как тогда думали, изделия, туманную сферу. Майор
Терещенко, как старший по званию, отправился вверх по скрипучей стальной лестнице. Спустя
час он вернулся, доложил нетерпеливо ждущему результатов Курчатову о своём путешествии.
По его словам, доносившимся из затянутого серой тканью динамика, выходило, что внутри
блеклой, как весенний снежок, сферы, располагался самый настоящий затерянный мир. С ярко-
синим небом, наполовину затянутому облаками, воздухом неземной чистоты и видневшимся
вдалеке за окружавшей торчавшую посреди буйной степи огрызка башни морем. Собственно, информация о море была самой странной и неожиданной. На островную роль поле
Семипалатинского полигона не тянуло ни в какой мере. Бомбу, кстати, бравый майор так и не
увидел. Верхний прогон башни отсутствовал, аккуратно срезанный непредставимой на тот
момент силой.
О неудаче испытаний доложили немедленно в Кремль. Вождь, получив безрадостную весть, слегка подслащенную отчётом о вновь увиденном, глубоко задумался, неспешно шагая от
стены до стены своего кабинета.
– Передайте товарищу Курчатову – наконец сказал Сталин, остановившись у зашторенного по
ночной поре окна – дальнейшие работы по изделию вести только по имеющимся разведданным.
Самодеятельность потом.
Он затянулся, пыхнул облачком дыма, развернулся к ожидающему решения Берии.
– Облако на месте, Лаврентий?
– Да, товарищ Сталин.
– Организовать самое тщательное исследование. Выделить все возможные средства, не в
ущерб проекту. Понимаешь, Лаврентий?
– Да, товарищ Сталин – слегка поколебавшись, руководитель спецкомитета спросил
верховного – больше ничего?
– Больше – вождь взглянул на начавшего лысеть первого запредсовмина с неожиданным
интересом – ничего. Иди, работай. Доклад завтра вечером.
Глава атомной промышленности исчез за двойным дверями, оставив вождя в тщательно
скрытом раздумье. Можно было дать ход одной папке из личного сейфа, но пока … да, пока
этого делать не следовало. Одни сутки сейчас ничего не решают.
Разумеется, Михалыч не мог знать о кремлёвских беседах и даже о первых порах второго
проекта до него дошли весьма искажённые слухи. Не более невероятные чем сам факт их
потусторонней во всех смыслах жизни. Как сообщили потрясённым з\к на первой вечерней
поверке в добротно поставленном в предгорьях пока безымянных для них гор, лагере, жить они
могли ещё лет пятьсот. Только здесь, на месте отбывания наказания. Календарный год был
почти
