глянула на них, вскрикнула и скрылась. Застучали засовы, дверь распахнулась, впуская, и тут же захлопнулась за их спинами. Сотня пар глаз уставились на них в изумленной тишине.
Ив скинула с головы капюшон, оценивающе осматриваясь. Трактирщик выронил тяжелую глиняную кружку, что в волнении протирал грязной тряпицей, и та с глухим стуком покатилась по узкой стойке бара. Здесь собрались все. Деревенские мужики, вооруженные вилами, топорами и косами, сгрудились вокруг стойки. Женщины, разными группками расположились вокруг столов. Из кухни долетали всхлипы и нытье детей, несколько перепачканных рожиц тех, кто был постарше, выглядывало из дверного проема, пытаясь разобрать то, что творилось в зале.
– Свят, свят… – запричитала, пришедшая в себя первой, та самая женщина, что выглядывала в окно, – проходите, проходите, гости… в недобрый час только вы зашли… ой в недобрый….. да поздно уже, на улицу нельзя идти. Солнце село…
Ив лучезарно улыбнулась, не обращая внимания на изумленные взгляды вокруг, и прошла вслед за женщиной к маленькому столику у бара. Девушка, что сидела там, при ее приближении пискнула и быстро убежала на кухню. «Альвы, ей-тить, Бездна, альвы» – шептались вокруг, – «как на тех жеж картинках, в книгах».
Повесив плащ на спинку стула, Ив обернулась, внимательно заглядывая каждому в глаза. Многие не выдерживали, опускали взгляд, отворачивались. Трактирщик подобрал кружку и убрал ее под стойку, бросил тряпицу перед собой и тер теперь ею край выщербленной деревянной столешницы.
– Я слышала о вашей беде, – сказала Ив и голос ее звучал звонко и громко, – Поэтому мы и здесь.
Айвен сдержал удивление, присел за стол, рядом с Ив.
– Вы слышали? – изумилась женщина, – про… этих?..
– Про упырей! – грубо перебил трактирщик, шмякнув тряпкой по столу со всего маху, – Упырей! Трупы, встают из земли, уже две ночи! И сегодня, чует сердце, и сегодня! Дерут скотину! Дома подкапывают! Губят огороды! Старуху того… до смерти испугали, да загрызли! Кладбище все разворотили! Ох и много их…
– Тыща! – вставил низенький мужичок потрясая топориком, – Тыща их, вот, Бездна, не вру!…
– И муж мой… муж мой там… – навзрыд зарыдала какая-то из женщин, – як его в том году похоронили, я по рубахе-то его узнала… муж мой…
И тут заговорили все разом. Женщины заревели, мужчины зашумели и загремели оружием и пивными кружками. Из кухни полился пронзительный плач младенца.
Ив вспорхнула на стол, оказавшись хоть немного выше толпы, ее стройные ножки в мягких коротких сапожках, застучали каблучками по столешнице, требуя тишины. И все послушно притихли, даже младенец унялся.
– Мы пришли помочь вам, – повторила она.
Сельчане недоверчиво уставились на нее, еще совсем ребенка, маленькую, стройную, в элегантном платьице. Этих мгновений замешательства хватило, чтобы она могла продолжить говорить.
– Мы услышали о вашей беде и свернули со своего пути, чтобы помочь вам, – она обвела зал широким
