«Синдром публичной немоты». История и современные практики публичных дебатов в России. Коллектив авторов
Чтение книги онлайн.
Читать онлайн книгу «Синдром публичной немоты». История и современные практики публичных дебатов в России - Коллектив авторов страница 6
Ведь бывают же такие промашки! –
Этот сучий сын, пижон-порученец
Перепутал в суматохе бумажки!
И не знаю – продолжать или кончить,
В зале, вроде, ни смешочков, ни вою…
Первый тоже, вижу, рожи не корчит,
А кивает мне своей головою!
Ну, и дал я тут галопом – по фразам
(Слава Богу, завсегда все и то же!)
А как кончил –
Все захлопали разом,
Первый тоже – лично – сдвинул ладоши [Галич 1968].
Что говорит выступающий – не важно; важно, чтобы в тексте присутствовали привычные ключевые слова вроде «израильской военщины» или «дела мира». Все аплодируют; и если после собрания люди, проголосовав «за», остались в глубине души каждый при своем мнении, на оценку результата это не влияет. Это, другими словами, не Argument.
В уже цитированной книге Юрчак точно описывает это явление как «перформативный сдвиг»: в период позднего социализма констатирующая функция высказывания становится относительно несущественной, а на первый план выходит его перформативная функция: «создание ощущения того, что именно такое описание реальности, и никакое иное, является единственно возможным и неизменным, хотя и не обязательно верным» [Юрчак 2014: 161][7].
Приватный дискурс. Ярким примером его является всем известный «спор на кухне». Участвуют люди, хорошо знакомые друг с другом, даже близкие; между собеседниками царит доверие, все высказываются откровенно. Спор эмоционален, собеседники перебивают друг друга. Предметом спора может быть, например, то же самое положение в Никарагуа. Одни говорят, что сандинисты – бандиты, готовые перебить полстраны ради торжества абстрактных идей, другие – что никакой нормальный человек не может жить при сомосовской диктатуре и что вооруженная борьба с ней, пусть и жестокими методами, неизбежна. Одни кричат, что раз газета «Правда» за сандинистов – то они против; другие – что раз американцы за Сомосу – значит, для России лучше сандинисты. В результате такого спора собеседники, как правило, не приходили к общему мнению: каждый оставался при своем[8].
Этот тип коммуникации тоже отразился в поэзии, на этот раз – в поэме Юлия Кима «Московские кухни»:
– «Россия, Россия, Россия» – ну прямо шизофрения!
– «Россия, Россия, Россия» – какой-то наследственный бред!
– Ведь сказано было, едрена мать:
«Умом Россию не понять,
В Россию можно только верить».
Или нет.
– А я поверить рад бы, но из газеты «Правды»
Не вижу я, во что же мне верить, сэр!
Религия ликвидирована, крестьянство деградировано,
А вместо России – Эресе – Эфесе – Эр?!
Но я не могу любить аббревиатуру,
Которую я не в силах произнести!
– Отдай народу землю, отстрой ему деревню – И завтра все воскреснет на Руси!
– Никита так и начал, да бес его подначил.
– А этому, с бровями, вообще на все начхать!
– Земля
7
Ср. с утверждением Ю. Левина, что в рамках тоталитарного дискурса оппозиция истинное / ложное становится нерелевантной [Левин 1994: 150].
8
О «русских кухонных разговорах» прекрасно написала Айрин Рис, к книге которой [Рис 2005] я и отсылаю читателей; см. также обсуждение этой книги в журнале «Этнографическое обозрение» (2006. № 5. С. 3–70).