ладно, что она их уже читала где-то сто лет назад; и Леся, как завороженная, легко поддавалась его мягкому обаянию, не тревожась уже особенно из-за неестественного блеска его глаз и обозначившимися под ними тенями: «Подумаю об этом завтра», – как когда-то успокаивала себя Скарлет О’Хара, уплывая в грёзы.
Они провели великолепный вечер. Алеся помнила, как они двигались вдвоём на площадке под звуки медленного вальса, у Артёма это получалось прямо как у того танцора, которому постоянно что-то мешает, но всё равно было весело, им все аплодировали, и ей даже на какое-то мгновение показалось, будто она выхватила из массы кружащихся вокруг лиц напряженный от зависти взгляд Вероники – да ладно, показалось! И Леся ощущала себя счастливой и умиротворенной, но… слегка одурманенной этим чудным напитком то ли семьдесят первого, то ли девяносто-лохматого года, явно набравшего крепость за всё это время в подвалах древних викингов, или норманнов, или просто каких-нибудь замечательных виноделов с берегов озера Абрау… Потом они поднимались в громадном лифте наверх, и она смотрела на себя в большое, на всю дальнюю стенку лифта, зеркало и строила рожицы Артёму, который обнял её сзади и целовал в шею, уши, затылок, плечи.
Смешной портье в несуразной тюбетейке встречал их на этаже, и провожал по выстланному мягким ковром коридору до их номера с деревянной вычурной табличкой «405», и отворил перед ними массивную дверь в двуспальные апартаменты, представившиеся ей поистине царскими: пышные кремовые кресла с могучими спинками, в которых, казалось, можно было утонуть; светлые плотные портьеры, открытые наполовину и придерживаемые алым кушаком, словно поясом запорожского казака; огромный, в полстены, теле-монитор, подле которого стоял стеклянный столик и на нём – живые цветы, веточка белой хризантемы, придававшей этому райскому шику оттенок уюта и домашнего комфорта.
Она не успела толком разглядеть спальню, потому что только лишь захлопнулась входная дверь, как Тёма увлек её туда, стягивая одежду, и она вся отдалась этому порыву, возносившему её в поднебесные дали, сначала медленно и осторожно, но потом всё выше и быстрее, быстрее и выше, и выше, еще выше и еще быстрее… Её пальцы непроизвольно стискивали тонкую ткань простыни, а голова металась между двух подушек, разбросанных в изголовье кровати, и ей казалось, что она вот-вот достигнет неба и коснется его кончиками своих пальцев, пока они вместе, наконец, не ощутили обжигающее прикосновение звезд, вдруг рассыпавшихся веером над ними в… приятном изнеможении.
Артём скатился на сторону взъерошенной постели, с трудом переводя дух.
– Ну ты и дьявол, – сумела произнести она, обессиленно закидывая руки вверх, за голову.
– А ты тигрица, – ответил он, повернулся к ней и нежно провёл мизинцем по обнаженной груди.
Что-то зашипело на полу в ворохе их одежд, и он вспомнил про свой телефон, который, должно быть, вывалился, пока они кувыркались. Артём медленно поднялся, нашел его под
