произнесла ни звука. Мы убедили сейчас же Надежду Константиновну покинуть колонию, пошли в город и сняли очень хорошие помещения. Дамы взяли на себя заботу о кухне, на меня и на Владимира Ильича, который приехал позже, был возложен рынок и хождение за водой. Водопровода в городе не было, и нужно было с большим каменным сосудом путешествовать к одному из водоразборных кранов. От этих путешествий я всегда старался Ленина избавить. Было решено для сохранения мира и добрых отношений на политические острые темы не разговаривать.
Об этом времени, проведенном в Порнике, Надежда Константиновна рассказала в своей книге «Моя жизнь с Лениным»,[168] допустив одну странную ошибку: она меня назвала впередовцем, а между тем перед их отъездом из Парижа в Краков она пришла к нам предложить мне от имени Ленина войти в Центральный Комитет. Я отказался, потому что различные причины, в том числе и материальные, не позволяли мне покинуть Париж. Мне бы хотелось многое рассказать об этих двух месяцах, проведенных с Лениным и его семьей, но здесь для этого не место. Точно так же мне приходится отказаться и от даже краткого рассказа о последующих годах.
1912 г. В 1912 году кончился мой подготовительный период, и я приступил к самостоятельной научной работе. Именно в этом году появились мои первые публикации в «Comptes Rendus de l’Académie des Sciences de Paris»[169] и в московском «Математическом сборнике».[170]
В жизни моей семьи в этом же году произошла большая перемена. Попечитель Московского учебного округа П. А. Некрасов, о котором я уже говорил, грубо уволил в отставку моего отца.[171] Дело в том, что из-за грубости и напористости нового директора реального училища среди учеников вспыхнуло волнение, и один из них дал директору пощечину.[172] Когда в педагогическом совете обсуждался вопрос о виновных, мой отец категорически высказался против их исключения и настаивал на рассмотрении тех причин, которые ее вызвали. Отсюда – решение попечителя.
В этот тяжелый момент на помощь отцу пришли те самые торговые служащие, которыми он занимался как председатель думской комиссии. Их стараниями в Смоленске были учреждены Коммерческие курсы в ведении Министерства финансов, превратившиеся затем в нормальное коммерческое училище. Моему отцу было предложено место преподавателя русского языка, и он его очень охотно принял. Министерство финансов в пику Министерству народного просвещения отца утвердило. Так война между ведомствами бывала часто полезна.
Лето 1914 г. Тем, которые не переживали той эпохи, трудно себе представить накаленность атмосферы в течение месяцев, предшествовавших войне. Перед началом войны 1939 года атмосфера была очень накалена, и то, что мы переживаем сейчас, очень напоминает 1914 и 1939 годы, но есть одна существенная разница. В 1914 году никто не знал, что из себя будет представлять война, сколько времени будет длиться, какие политические и социальные перемены она произведет. Все произошло вслепую. Сейчас многие глаза должны были
Н. К. Крупская вспоминала: «Тянуло и нас поближе стать к французскому движению. Думалось, что этому поможет, если пожить во французской партийной колонии. Она была на берегу моря, недалеко от небольшого местечка Порник, в знаменитой Вандее. Сначала поехала туда я с матерью. Но в колонии у нас житье не вышло. Французы жили очень замкнуто, каждая семья держалась обособленно, к русским отнеслись недружелюбно как-то, особенно заведующая колонией. Поближе я сошлась с одной французской учительницей. Рабочих там почти не было. Вскоре приехали туда Костицыны и Саввушка – впередовцы, и сразу вышел у них скандал с заведующей. Тогда мы все решили перебраться в Порник и кормиться там сообща. Наняли мы с матерью две комнатушки у таможенного сторожа. Вскоре приехал Ильич. Много купался в море, много гонял на велосипеде – море и морской ветер он очень любил, – весело болтал о всякой всячине с Костицыными, с увлечением ел крабов, которые ловил для нас хозяин» (
Первая статья Костицына, посвященная системам ортогональных функций, была напечатана в «Еженедельных отчетах о заседаниях [Парижской] Академии наук» в 1913 г.; см.:
См.:
Ошибка: П. А. Некрасов состоял попечителем Московского учебного округа (в него входила и Смоленская губерния) в 1898–1905 гг., затем служил в Министерстве народного просвещения, а в 1908 г. вышел в отставку. Решение об увольнении принял А. А. Тихомиров, к которому директор Смоленского Александровского реального училища К. С. Реха обратился 7 июня 1912 г. с просьбой «перевести А. В. Костицына в какое-либо другое учебное заведение в другом городе или уволить в отставку, так как он прослужил уже 31 год». Это мотивировалось тем, что преподаватель «грубо и без всякого повода наговорил дерзостей и. о. инспектора»; «на торжественном акте в честь Ломоносова [8 ноября 1911 г. ] довольно недвусмысленно жестоко обрушился на немцев, упрекая их в педантизме, непонимании русского человека и русской жизни, в придирчивости и т. п., чем снискал неистовые аплодисменты учеников»; «явно сочувственно относился к демонстративным выступлениям учеников против начальства»; «странно вел себя при разборе дела о беспорядках, совершенно отрицая виновность учеников», устроивших в декабре «забастовку» против «внешкольного надзора»; «прививал ученикам при своих объяснениях странные мысли» (что важнее – знания или поведение?) и т. д. Реха указывал также на «поразительно странное отношение» Костицына к выходке двоечника Белдовского, который в разговоре с преподавателем назвал «хамством» отказ того исправить поставленную ему по русскому языку за четверть отметку «два» на единицу (ибо ни разу не отвечал), о чем сам же уведомил директора. Но на заседании Педагогического совета 10 мая 1912 г. Костицын «просил не только не наказывать Белдовского, но даже и не рассматривать самого инцидента, так как этот инцидент произошел у него на квартире и, по его убеждению, слово, сказанное Белдовским, сорвалось у него случайно вследствие того, что он был сильно расстроен и нервирован неожиданным для него недопущением к экзаменам». Костицын говорил, что он «по принципу избегает жалоб на учеников за выходки лично против него, и наказание Белдовского нарушило бы добрые отношения между ним и учениками, выработанные годами». Хотя врач училища В. А. Самсонов подтвердил, что Белдовский «является наследственным неврастеником и поэтому легко возбуждается», Педагогический совет не нашел возможным уважить просьбу Костицына, но согласился подвергнуть ученика минимальному наказанию – «аресту на 3 часа в ближайшее воскресенье без сбавления балла в поведении». «Все эти факты, – подчеркивал Реха, – сами по себе довольно выразительны. Такой преподаватель приносит только вред училищу…». На докладе – резолюция попечителя Московского учебного округа Тихомирова от 7 июля: «Согласен. Уволить от службы с 1/VIII [19]12 г. за выслугой срока». 19 июля Тихомиров письменно уведомил директора о своем решении: «Увольняется от службы за выслугой срока преподаватель русского языка Смоленского Александровского училища Костицын с 1 августа 1912 года» (ЦГА Москвы. Ф. 459. Оп. 3. Д. 6985. Л. 25–26, 34, 117; Д. 6465. Л. 58–59).
В отношении датировки описываемого инцидента автора подводит память, так как еще 14 мая 1909 г. тогдашний директор Смоленского Александровского реального училища Н. Я. Ушаков докладывал попечителю Московского учебного округа А. М. Жданову: «13 сего мая я подвергся оскорблению действием со стороны Константина Полесского-Щипилло, сына чиновника, родившегося 4 июня 1890 года, державшего в училище экзамен за 6 классов в качестве экстерна. Полесский-Щипилло был учеником 6 класса по 11 февраля сего года; в феврале он был удален из училища по следующей причине: 2 февраля Полесский в числе других учеников был на танцевальном вечере в женской гимназии и присутствовавшим там инспектором училища замечен в явной нетрезвости, почему и был удален из гимназии. Из расследования дела оказалось, что Полесский, бывший уже нетрезвым, принес с собой в гимназию бутылку водки, которую и распил там со своими знакомыми, в числе которых были ученики и посторонние лица. В заседании Педагогического совета 3 февраля мнения относительно меры взыскания за означенный проступок разделились, почему решение вопроса было представлено на благоусмотрение Вашего Превосходительства. Вы утвердили мнение меньшинства о необходимости удаления Полесского из училища с предоставлением права отцу ученика подать прошение об увольнении.
В мае текущего года Щипилло-Полесский приступил к письменным экзаменам, но, написав несколько работ совершенно неудовлетворительно, на последний письменный экзамен уже не явился. 13 мая он явился в канцелярию за получением документов, причем выразил возмущение тем обстоятельством, что в свидетельстве поведение его за все время пребывания в училище оценено баллом 4, а не 5, как он ожидал, полагая, что балл в поведении будет такой же, какой он имел при переходе из 5 класса в 6-й. В возбужденном состоянии он обратился к директору в коридоре за разъяснением этого вопроса, на что последний ответил ему, что балл в поведении должен быть выставлен за все время его пребывания в училище; если же он не доволен этим, то может обратиться к Попечителю Округа. В подробные объяснения с ним директор не имел возможности вступить, так как шел из кабинета на экзамен. Через несколько минут после этого директору пришлось вторично пройти коридором в канцелярию, причем Щипилло-Полесский, надо думать, поджидавший этого случая, подскочил к нему и нанес оскорбление действием. Об изложенном мною донесено судебным властям и в департамент Министерства народного просвещения» (ЦГА Москвы. Ф. 459. Оп. 3. Д. 5861. Л. 1, 5).
На следующий день о произошедшем сообщила одна из московских газет: «Смоленск. Вчера на экзаменах в реальном училище ученик Полесский-Щепилло, исключенный зимой учителем Ушаковым, а также проваленный в качестве экстерна на нынешних экзаменах, дал публично Ушакову пощечину» (Голос Москвы. 1909. № 109. 15 мая). В другой заметке говорилось: «После поездки директора реального училища Ушакова в округ по поводу пощечины, полученной им от ученика Щепилло, экстренно прибыл в Смоленск попечитель учебного округа, который, явившись в реальное училище с газетой “Голос Москвы” в руках, публично кричал: “Кто об этом сообщал? – вольного духа не потерплю”. Ушаков остается на посту директора училища» (Там же. № 113. 20 мая). Но уже летом он был переведен директором реального училища в Тулу, причем преподаватель А. В. Костицын, доносил К. С. Реха, относился к Ушакову «удивительно злобно», «питал прямо ненависть и, кто знает, быть может даже способствовал озлоблению учеников против Ушакова».
