и влекомого им народа, – но больше того – даже если бы этот сторонний наблюдатель и вышел на путь где-нибудь, – например в его середине, чтобы проверить его существование, – лишь та же недвижная пустота предстала бы его взгляду. Тому же, кто был на пути, путь этот был видим и ощущаем, – и ощущался он непрерывным мучением, по сравнению с которым страдания на навозных фабриках в розских степях казались теперь сытым и сладким счастьем. Четырнадцать раз в сутки, ежедневно, еженощно, должны были поклоняться сокровенной незримой сущности идущие за Георгием, четырежды в день они должны были окунаться в ледяную воду, никогда не есть, почти не дышать и идти, идти и идти по бесконечной каменистой степи, – всегда навстречу холодному ветру, разрезая босые ступни об острое и жестокое покрытие нехоженых троп, без какого-либо путеводного плана, без маячащей вдали цели, без просветов, без шансов, без конца.
Сам же путь был простроен таким образом, что с каждым годом невидимые даже в Степи очертания божественного Дворца всё более и более удалялись от бредущих по пути. И если из Степи можно было видеть хотя бы дворцовую ограду, пусть и неотличимую от скал, то по мере продвижения по Георгиевому пути и она постепенно расплылась в придорожных туманах, так что ни намека, ни ощущения от недосягаемого Дворца более не осталось.
Взвивался бич Георгия над колесницей, рвались вперед крылатые кони, пролагая путь следующим за ними. Куда мчишься ты, колесница? К богам, – страдательно и обессиленно отвечал вымирающий в пути народ и шел за ней, с каждым днем удаляясь от божественных садов и блаженств. Но так и открылся тот путь Георгию в давний холодный октябрьский вечер – чем дальше ты от начала, тем дальше ты от конца, – и финальная цель ощущается тобой как никогда не достижимая и только Георгий видел, как, бесконечно удаляясь, Дворец приближается к ним.
Но и бесконечное имеет свой конец, – наполнился водой сосуд, отмерявший время побега, – путь, по которому катилась Георгиева колесница, замкнулся мёбиусовым кольцом, и в некое одно мгновение всё разрешилось. Камень проклятия свалился с плеч Георгиева войска, и фантастическое ощущение свершившегося и преодоленного снизошло к идущим. На горизонте в ранние утренние часы, пока еще дневной солнечный свет не опошлял видéния, всё чаще и чаще можно было видеть приближающиеся контуры дворцовых стен, а дальнозоркие видели и ворота.
– Они открыты! – вскричал в один незабываемый день впередсмотрящий, и немногие выжившие в сверхмученическом пути вошли в Божественный Дворец.
…размеры Богов были огромны – любой степной житель не достигал и середины щиколотки их ног. Во Дворце, размеры которого соответствовали размерам его хозяев, кипела такая же гигантская жизнь. Множество слуг с подносами и тюками сновало по дворцовым террасам и переходам, дворы были забиты разъезжающимися повозками со всевозможной поклажей, распорядители кричали, направляя слуг и грузчиков, возницы щелкали бичами, а народ Георгиев неуклюже тыкался
