какой-то измучивающей болезни – люди кашляли, хрипели, их била лихорадка, и жар с ознобом попеременно пробегали по их спинам и лбам. Все обычные сотрапезники скорняка слегли в те дни, и только он крепко стоял на ногах, посмеиваясь и говоря, что болезнь ваша валит только тощих, а с его пузом и семью пудами живого веса ей не совладать.
И в тот вечер он вновь отправился в пивную «Am Rathaus», и принял всё ему там причитающееся, – хотя и зал был почти пустой, и друзей там совсем не было, и музыканты приболели, так что веселье особо не разгуливалось. Но так или иначе, по обыкновению, часов в 10 с четвертью он набросил на свои могучие плечи кунью шубу и в одиночестве, чуть покачиваясь от шести литровых кружек, стал держать путь к ждущему его родному дому. А так как музыка в тот вечер у Ратуши не зазвучала, то скорняк решил сам развлечь себя в дороге – видно, без закадычных друзей в одиночестве он опрокинул больше привычного – и, широко раскачиваясь, он распевал бравурные песни, может быть, немного скабрёзные.
Но вот какая неприятность складывалась в то же время – болезнь эта прихватила и начальника генеральской псарни и его помощников. А так как начальник был уже немолод и побаивался, что генерал вскоре начнет искать ему замену на того, кто помоложе и побойчее, то он не признался хозяину в болезни, не слег в постель и держался на ногах изо всех сил, хотя в голове у него стоял нестерпимый гул и взор его подернулся туманом. Тем не менее он собственноручно загнал всех собак на псарню на заднем дворе и сам замкнул замок на воротах. Но то ли жар был уже необъятен, то ли глаза его разъехались от головной боли и лихорадки, но замок на псарне он замкнул мимо ýшек как-то так, что и замок как будто висел на месте, и ворота были не на запоре. Помощники же, а некоторых уже трясла лихорадка, проходя мимо ворот перед отходом ко сну, видели, как и дóлжно, замок на обычном своем месте и никаких особенностей в его положении, которые могли бы подсказать им, что не всё здесь в порядке, не приметили.
Вот так всё и сошлось – когда поющий скорняк только повернул к своему дому, запахи темного пива ударили в носы соседским псам и они привычно завыли и залаяли на все голоса. «Это скорняк наш в субботнем подпитии домой идет», – улыбнулся генерал, повернувшись на другой бок, поближе к генеральше. То же сказали себе и псари и поглубже закутались в перины после малинового настоя со шнапсом, – и в этот же миг одна из борзых, которая больше других терпеть не могла спиртного духа, прыгнула на ворота, как будто желая перепрыгнуть их двухметровую высоту. И ворота эти, заскрипев как сигнал тревоги, открылись в проулок.
И вся, вся стая в одно короткое мгновенье ринулась на неудачника. Ему бы какой-нибудь хитрый маневр, застыть бы или рявкнуть как-нибудь по-командирски, но выпитое пиво подтуманило мозг, и он стал отчаянно дубасить псов круглыми носками своих тяжеленных башмаков. И многие из этих ударов достигали цели, выбивая из рядов нападавших нескольких не самых ловких, но распаляя тем остальных и еще больше их озлобляя.
