Обязательно расскажу тебе о Париже.
Вагон дернуло, и перрон медленно поплыл назад. Мама приложила платочек к глазам, это должно показать всем, как она печалится из-за отъезда любимой дочери. Но я знала, что прищуренные глаза и платочек скрывают совсем иное – почти радость, что в семье больше не будет проблемы под названием «Елена». Или «Галя», как маме нравилось меня называть вопреки документам.
И вдруг мама с криком вцепилась в Лиду:
– Верни ее, слышишь, верни!
Словно Лида могла остановить поезд или меня саму. В гудке паровоза мне послышалось:
– По-о-оздно…
Вешая свое пальто в купе, я вытащила из кармана пакет, полученный от отчима, не удержалась и, прежде чем положить его в сумочку, заглянула внутрь. Дмитрий Ильич Гомберг щедр не более своей супруги – к тому времени, когда я доберусь в Париж, денег хватит только на обратный билет в товарном вагоне.
Я понимала, что отчим и без того потратил кучу средств на меня и моих братьев, не говоря уж об общем содержании семьи из четырех взрослых детей мамы и двух ее племянников. Но лучше не давать совсем, чем таясь, вот так сунуть подачку.
Они с мамой твердили, что пришлют еще, если понадобится. Из этого следовало, что я должна добраться и сообщить им адрес. А если не сообщу?
Наблюдая, как постепенно уплывает назад перрон, я невесело усмехнулась: конечно, не сообщу!
Перрон окончательно исчез из вида, и мимо окон потянулись серые строения вокзальных служб. Из-за паровозного дыма они всегда серые, даже если выкрашены в желтый цвет.
Стоявший у соседнего окна толстяк уже второй раз окинул меня изучающим взглядом с ног до головы. Терпеть не могу, когда меня разглядывают, да еще и оценивающе!
В ответ я смерила взором его.
Разглядывать было нечего, передо мной стоял образец фальшивой роскоши: все, что могло, блестело, сверкало и демонстрировало дурной вкус. Цветастый жилет с трудом застегивался на стеклянные пуговицы, видно, изображавшие драгоценные, цепочка карманных часов, как и запонки, из дутого золота, головка галстучной булавки размером с голубиное яйцо… Меня просто передернуло от обилия фальшивого золота и стекляшек в роли бриллиантов.
Почему-то неприятный тип воспринял мой далеко не благостный взгляд как поощрение и придвинулся ближе.
– Мадемуазель… позвольте пригласить вас в ресторан. Выпьем за знакомство…
Вот так запросто. Он полагал, что отсутствие у меня компаньонки дает ему право чувствовать себя хозяином положения?
Я передернула плечами:
– Пшел вон!
Толстяк снова смерил меня взглядом, не сулившим ничего хорошего, и недобро усмехнулся:
– Ишь, красавица нашлась. А я вот сейчас скажу полицейскому, что ты ко мне пристаешь…
Угроза серьезная. Ехала одна, куда и зачем – объяснить не смогла бы, вполне можно заподозрить неладное. Но главное – внешний вид. Одета скромно, багаж бедненький, не то разночинка, которых полиция страшно
