уже – пеньковый галстух за безбилетный проезд? Это ты, коль доедешь, в управе своей грозись, а тут неча.
– Во-во, – поддакнул блондин, – не грозись, мы, чай, пуганые… А то сразу, понимаешь, пеньковый галстух…
– Будет вам и пеньковый, – пообещал я. – А покуда вы мне скажете, в каком вагоне следует… – И произнес грозным голосом: – …ваш Черный Аспид!
Оба они мгновенно вспрянули и разом схватились за наганы.
В следующий миг они уже ныли, придерживая вывихнутые руки:
– Здоровый, да?..
– Не старые времена, чтоб вот так вот, с членовредительством…
В ответ на это оба получили от меня по хорошему тычку, отчего блондин молча выплюнул на пол один зуб, а брюнет, держась за разбитый нос, прогнусавил:
– Ежели ты судебный, то не имеешь рукосуйствовать, чай, не при крепостном праве! Ты сперва до «Крестов» доставь, а не то…
– Вам бы обоим сейчас о другом думать, – перебил я его.
– О чем?
– О том, как живыми остаться.
Блондин смотрел с недоверием:
– Прибьешь?
– Если без меня найдется желающий…
Я наскоро объяснил им, что Аспид на каждое дело берет себе в помощь двух вот таких дурней, причем обязательно одного – блондина, другого – брюнета, и всякий раз после дела с непременностью убивает обоих.
– Ведь он вам деньги посулил за какое-то дело в Петербурге, не так ли, господа недоумки? – спросил я.
Они смотрели на меня вопросительно. Я продолжал:
– Так вот, будет вам, дурням, вместо денег, костлявая с косой.
Переглянулись.
– Не, не смогёт, не та птица, – проговорил блондин.
– Кишка тонка, – согласился с ним брюнет.
– Птица он как раз та самая, – сказал я, – но, может быть, и вправду «не смогёт» (а он вполне даже «смогёт)! И вовсе не потому, что у него «кишка тонка», а лишь по той простой причине, что здесь, рядом с вами, нахожусь я, а я иногда, уж не извольте сомневаться, умею быть пострашнее любых на свете аспидов.
Вообще-то применять допросы с пристрастием я до крайности не любил, даже было пожалел на миг, что отказался от помощи свих упырей-спутников из соседнего вагона. Обычно я полагался на увещевания.
Для начала я взял со столика большой нож, которым они, должно быть, резали ненавистную господину толстовцу колбасу, и помахал им перед их носами. Теперь на их лицах нарисовался истинный испуг.
– Извините, господа, если сейчас доставлю вам некоторые небольшие неудобства, – по сему случаю вспомнил я и повторил когдатошную фразу Аспида.
С этими словами сорвал с верхней полки простыню господина толстовца, мигом исполосовал ее ножом на ленты, из этих лент скрутил жгуты и в несколько минут связал по рукам и ногам своих пленников. Высвободиться из таких моих пут еще никому не удавалось. Когда я вязал их вывихнутые руки, они постанывали от боли.
– Ничего, господа, – пообещал я, – это еще только начало,
