ния на упругость, что-то успел придумать и больше не может молчать.
«Хорошо, я сейчас выслушаю тебя, только приглуши, пожалуйста, свой восторг, чтобы я мог закончить».
В поле становится тихо и просторно. Я даже могу вызвать изначальный образ, по которому я задумал писать стихотворение. Пока я сравниваю его с получившимся сплетением образов и отмечаю места, над которыми хочу ещё подумать, мой друг украдкой и с тихой нежностью рассматривает свою идею. Отвлекаюсь на него. Возвращаю внимание на стихотворение. Нет, не могу сосредоточиться…
Ставлю на стихотворение пометку «взглянуть свежим взглядом» и откладываю его в сторону.
«Ну же».
«А не завести ли нам контору?» ‒ выпаливает он.
«Контору?»
«Смотри, как красиво может получиться!»
Он разворачивает в поле свою идею. Выглядит она, как дерево: ствол изначального намерения, расходящийся на вероятные исходы. Амрис поворачивает схему то одной стороной, то другой, чтобы я мог лучше рассмотреть. С особенной нежностью он подставляет под луч моего внимания образы исходов, которые для него наиболее желанны. Я пока настроен скептически. Я знаю, какие красивые картинки он может показывать, чтобы завербовать соучастников, и мне интереснее послушать, что он говорит.
«Что ты в этом хочешь?»
«Как что?» ‒ удивляется он, ещё раз подсвечивая желанные исходы. Внимательно смотрю на него и слежу за его состоянием. ‒ «Приключения и артефакты!»
Так и знал.
Слыша мой смех, он вздыхает и поправляется.
«В смысле… новый опыт, уроки и… моменты любования тем, как всё устроено?»
Назвать то, что могло бы привлечь меня, ‒ хорошая попытка завлечь меня в свою затею, но звучит она крайне неубедительно.
«Приключения и артефакты. Я понял тебя. Если ты показал мне это, чтобы получить моё благословение, то я тебе его даю. В добрый путь! А пока ты собираешь приключения и артефакты, я в тишине стихотворение допишу».
Тянусь было к отложенному стихотворению, но он прерывает моё намерение.
«Я хочу с тобой. Я думаю, что это будет здорово. Пожалуйста, захоти в этом что-нибудь», ‒ просит он. Я останавливаюсь на мгновение и подтягиваю схему, чтобы рассмотреть её внимательнее.
«Вообще идея неплоха…»
Он сияет и вертит образ, похожий на табличку, которую он бы повесил на дверь конторы. Я прислушиваюсь к себе. Каким будет моё «хочу», которое вплетёт в его схему второй ствол намерения? Конечно.
«Ладно. Я хочу развеяться, получить новых впечатлений и в итоге дописать стихотворение. Я хочу красивую историю. И какой-нибудь ценный для нас вывод по её итогам».
«Отлично».
Остановившись на одном из вариантов таблички, он в образе вешает её на дверь, а намерение отправляет в мир.
Я каждый раз любуюсь, как Амрис мечтает и приглашает мир к участию в его мечтах.
Это его намерение выглядит, как маяк в ночи, с двумя вращающимися лучами, его и моим. Глубоко в ночь уходящими, звенящими и вибрирующими лучами. Один конец луча – что каждый из нас хочет, другой ‒ что готов дать. У Амриса луч про приключения и артефакты: он эксперт по завёрнутым вокруг предметов намерениям и образам, он готов применять свой опыт и делиться им, и он хочет отправиться за сокровищем. И, конечно, он видит будущее: последствия решений. Я – эксперт в развязывании внутренних узлов и выправлении внутренних потоков, я хорошо работаю с образами, анализирую и делаю выводы, легко вижу прошлое на любую глубину, и сейчас я хочу развеяться и принять участие в какой-нибудь красивой истории.
Лучи вращаются, и маяк становится похожим на вертолёт. Вот-вот взлетит. Я обожаю это.
Вспышка радостного возбуждения от Амриса.
«У нас скоро гости, Кан. Первый клиент, так сказать».
«Ого. Когда?»
«Совсем скоро. Времени хватит, чтобы надеть какие-нибудь облики и придать вид пространству. А то одна табличка на двери, за которой пока ничего нет», ‒ он рассматривает образы ближайшего будущего, и настроение его портится. ‒ «Слушай, я правильно понимаю, что то, что я предчувствую там, ‒ это ощущение того мира, который я так не люблю?»
Он передаёт мне образ.
«Да, похоже».
«Ну вот… А я так хотел приключение…»
Он расстроился. Я удивлён.
«Чем это не приключение?»
«Я не люблю этот мир. Я знаю, что тебе он очень симпатичен, но, увы, я не могу разделить это тёплое чувство. Если нужно будет туда идти, сам иди…»
Он
