непрерывно думаю о том, каково это – оказаться в космосе, – произнесла она. – Меня уверяют, что путешествие во времени – гораздо важнее. Я могла бы стать астронавтом – одним из миллиона, а стану первым хрононавтом. Но почему меня все время тянет туда?
Я подошел к ней почти вплотную, встал за ее плечом и тоже поднял глаза к небу. Конечно, нам приходилось беседовать и раньше, но в основном наши разговоры затрагивали тренировки и прочие технические моменты. И, конечно, в лаборатории у Пенелопы никогда не проскальзывали личные, доверительные интонации.
А потом я сообразил, что если не скажу сейчас хоть чего-нибудь, то окончательно потеряю самообладание.
– Наверное, все дело в том, что в прошлом почти нет никаких тайн, – промямлил я. – О нем же почти все досконально известно, верно? Но трудность состоит в том, чтобы туда попасть. Вы ведь хотели полететь в космос не для того, чтобы испытывать новые модели челноков? Вы стремились понять неизведанное.
Закончив свою речь, я почему-то задумался о том, сказал ли я ее вслух или мне все померещилось. Пенелопа молчала, и я забеспокоился, что действительно сморозил неуместную глупость. Но вдруг она повернулась и посмотрела на меня. Мне удалось удержать язык за зубами и не отвести взгляд.
Она поцеловала меня.
Я много раз переживал это событие в воображении, однако не был готов к поцелую. Не то чтобы эмоционально: я имею в виду осязательное восприятие. Потрясение от того, что ее губы прижались к моим. То было, пожалуй, первое намеренное соприкосновение наших тел. Мой рот слился с ее ртом посреди окружавших нас тускло светящихся скульптур, на твердой поверхности земного шара площадью в 200 000 000 квадратных миль, состоящего из камня, разнообразных руд и воды и защищенного от безграничной пустоты трехсотмильной подушкой атмосферного газа.
Это был самый потрясающий поцелуй, который я когда-либо испытывал, и мне показалось, что раньше я всегда целовался неправильно.
Пенелопа оторвалась от меня, еще раз взглянула на небо и зашагала прочь. Я в ужасе решил, что на этом дело и кончится и мое сердце будет разбито. Неужели я потрачу остаток жизни на то, чтобы попытаться воспроизвести хотя бы подобие этого поцелуя, прибегая к услугам других женщин?
Но она вновь обернулась ко мне.
– Пойдем, – сказала Пенелопа.
21
Подростком я частенько грозил, что убегу из дома. Причина была чрезвычайно банальной – я жаждал пристального родительского внимания и хотел, чтобы мать и отец замечали мои более чем скромные достижения. Не думаю, что это делает меня особенным – я и никогда не считал себя таковым. Но потому-то я и хотел сбежать.
Но однажды наступил роковой час «Х»: мой батюшка взял да и отреагировал на мою детскую угрозу. Он тогда завяз на непростом вопросе о том, как непредсказуемый путь астероида, имеющего магнитный заряд, может повлиять на траекторию возвратного пути хрононавта, если бедняга сблизится с
