а потому сомнений при выборе профессии у него не было: конечно, быть военным, служить, защищать Родину. И в Чечню отправился он воевать за Родину. Да и за что же ещё? Не за те ведь почти унизительные четыреста тысяч, что составляли офицерское жалование! Не было для Курамшина слова более святого, нежели Родина. Вслед за Вадимом Рощиным он мог бы сказать о себе: «Родина – это был я сам, большой и гордый человек…»
Но некогда большая Родина рассыпалась, а гордость её растоптали. Родина превратилась в преданную и поруганную калеку, как и сам Валерий. И не раны убивали его, а невыносимое чувство стыда за Родину, боли от её позора. Временами казалось, что куда лучше было бы умереть, нежели видеть всё это, что жизнь – самое жестокое наказание.
Но, как не могла Россия даже и теперь назваться и быть страной маленькой, так не мог стать маленьким человеком и капитан Курамшин. Внутренний стержень, заложенный некогда, врождённая привычка бороться до последнего заставляли жить.
Впрочем, может быть, всё могло сложиться и иначе, если бы с первых дней, сначала в Ростовском госпитале, а затем и в госпитале Бурденко в Москве, не было с ним рядом верящей в него и любящей души, ни на секунду не покидавшей его и не позволявшей сдаться, пасть духом, смириться…
На Ниночку Валерий никогда не обращал особого внимания. Да и какое могло быть внимание к младшей сестрёнке школьного товарища? Даже когда она повзрослела, то осталась для него маленькой девочкой. Между тем, сама Ниночка на приятеля друга заглядывалась ещё со школы, хотя он того и не замечал…
Лёжа в госпитале, Валерий ждал не её. Но та – не приходила. Той была его невеста. Настя. С нею они встречались уже два года. Красивая, весёлая аспирантка буквально покорила молодого капитана. Отец Насти был профессором, и дочь с ранних лет росла в научной среде, знала три иностранных языка… Иногда рядом с нею Курамшин чувствовал даже неловкость какую-то оттого, что не знал многого из того, о чём она говорила так свободно, со знанием дела…
В Ростовском госпитале Валерий ждал Настю и боялся её прихода. Придёт, увидит его искалеченным – каково-то будет ей? А если останется – из жалости лишь? Жалости (её жалости!) капитан бы не вынес. Но Настя не приезжала. Разлюбила? Забыла? Испугалась? Предала?.. Точили эти мысли душу Валерия. Вот, значит, цена её любви… «Ковыляй потихонечку, а меня ты забудь, зарастут твои ноженьки – проживёшь как-нибудь!» И должен прожить! Только – как?.. Ничего не было дороже Курамшину Родины и Насти… Родину – разорили. Любимая женщина – предала. И что осталось?..
…Первой, кого увидел Валерий, придя в себе, была сидевшая у его постели Ниночка. Оказывается, едва узнав о случившемся с ним, она, бросив все дела, примчалась в Ростов. Ниночка как раз оканчивала мед-техникум, а потому ей разрешено было круглосуточно находиться при раненом.
Она почти не изменилась с тех школьных времён. Та же девочка-подросток, похожая на мальчишку. Маленькая, хрупкая, но при кажущейся хрупкости очень крепкая, спортивная (в школе бегала едва ли не быстрее всех), с лицом простым и стрижкой короткой – не дать, не взять парнишка! Только
