гостиницы – к центру ближе.
Рядом с городом издалека,
в сонных горах пробивая дорогу,
мутным потоком течет река,
пасмурный лес навевает тревогу.
Где тут истории новизна?
взлет и падение полной чашей.
Тихой капелью поет весна,
криком ворон отвечает чаща…
Где-то на Сене стоит Париж
с башней, которая к небу ближе.
Но для уржумца милей Малмыж,
а ещё – воробьи на крыше
серые. Точно такие, как наша жизнь,
где вечно ссорятся и дерутся,
руша привычные миражи,
верные долгу враги революций.
Родина Кирова, город музей,
лента дороги в узорах ям.
Красным окрашен судьбы мавзолей.
Белым сияет небесный храм.
Извини
Я тебе изменил, извини.
Ты опять оказалась права.
У тебя на плечах – голова,
а в моей голове – звенит.
Ты меня извини, извини,
в изменениях наша жизнь,
словно в лифте бегут этажи,
или это – камень с души…
Ничего уже не изменить.
Только там внизу, у земли,
где скупая проза забот,
ты опомнишься вдруг – и вот
напоследок – глоток любви…
Я тебе изменил… Укори.
Не гляди с ледяной тоской,
не ходи вдоль стены пустой.
Слов жестоких наговори.
Не люблю равнодушных глаз,
в них разбились мои мечты.
Кто там в зеркале? Это ты?
или свет погасшей звезды?
Извини меня, извини.
Я не понял твоих причуд.
Ты в ночи улетишь в зенит.
Я вослед тебе прокричу:
«Извини».
Снег не растает, потому что в нас
есть холод отчуждения и тревоги.
И свет звезды, что никогда не гас,
исчез в конце ухабистой дороги.
Хотя пока мелодия звучит,
и барабаны ритм не потеряли —
мы что-то видим в пасмурной ночи
между холмов спрессованной печали.
Звучит мелодия, петляет как река,
завет куда-то. Тихо плачут дети.
Блестит вода на веслах рыбака,
меж облаков закинувшего сети.
Ворона на сосне, как контрабас
солирует – черна и одинока,
провозглашая полуночный час,
отмеренного для свиданий срока.
Привычно громко ухает сова,
ей эхо отвечает из долины.
И на венцах лавровая листва
