могут просто шокировать слабонервных. Не со всеми его умозаключениями и выводами я согласен, но он имеет на то право. Правда, некоторые эпизоды из книги он все же по моей просьбе убрал.
Примечательно то, что он рассказывает о себе и других без псевдогероического пафоса или душевного надрыва, а с присутствующим ему одному юмором «каскадера», хорошо знающего цену жизни, склонного к взвешенному авантюризму. Не улыбайся, читатель: на войне как на войне, и даже бывает, «смеются от смерти за десять минут». Ведь автор делал мужскую работу.
Не все, быть может, всем понравится в этой книге. Но правда жизни многим вынесла свой приговор, и еще сегодня заставляет все вспоминать, анализировать, оправдывать или осуждать. Как бы ни было, но эту книгу прочтут с большим интересом сотрудники спецслужб у нас и, видимо, не обойдут вниманием за рубежом.
Страницы книги вернули меня в 80-е годы, когда в строю офицеров оперативного полка специального назначения ХАД Афганистана стоял в афганской форме, хитро прищуря умные глаза, «товарищ Бек».
Прочтя его записки, хочется сказать:
– Не грусти, «каскадер». Еще все впереди!
Читатель, прочти эту книгу до последней строчки, не пожалеешь.
Особую благодарность автор приносит Петру Ивановичу Нищеву, а также друзьям по оружию и сослуживцам, которые своими замечаниями и дополнениями оказали неоценимую помощь в создании этой книги.
Детство
Люди рождаются только с чистой природой, и лишь потом отцы делают их иудеями, христианами или огнепоклонниками.
С детства помню один странный эпизод. Мне было где-то лет шесть. Жаркое лето. Иду по дороге, загребая босыми ногами густую, теплую пыль. Навстречу попадается благообразный старец верхом на коне. Я уже хорошо усвоил, что старших положено приветствовать первым. Иначе за неучтивость можно схлопотать неприятность. Поэтому что было сил кричу:
– Салам алейкум!
Аксакал степенно кивает:
– Алейкум салам, чей сын?
– Сагына!
– Не знаю такого.
– Абдылды! (называю имя деда).
– Не знаком.
– Шыйкыма! (это уже прадед).
И тут со стариком происходит что-то странное. Он на мгновение замирает, пристально разглядывая меня, затем с трудом слезает с коня, обнимает, целует мои чумазые руки и, утирая слезы, срывающимся голосом бормочет:
– Слава Аллаху, сохранилось-таки семя Шыйкыма!
Шыйкым, имя которого так взволновало случайного встречного, еще при царском режиме был бием[2]. Видимо, прадед когда-то сделал добро этому аксакалу или его близким родственникам.
…Каждый киргизский мальчуган обязан знать имена своих предков до седьмого колена. Взрослые вбивали нам эти знания иногда довольно своеобразным способом. Любой прохожий мог внезапно схватить за ухо и устроить экзамен. Ответишь без запинки – заработаешь леденец, не ответишь – придешь домой зареванный, с покрасневшим ухом. Еще дома добавят, чтобы не позорил семью. Ныне я знаю свою генеалогию до 28-го колена. Самым известным из предков был прапрадед Кожомжар, в середине прошлого столетия принимавший участие в восстании против Кокандского хана. История нашего рода была драматичной, поэтому, к сожалению, даже старики не знают, где покоится прах Шыйкыма и более старшего поколения моих пращуров. Уходя на афганскую войну, я попросил брата выбить на могильном камне отца их имена до седьмого колена…
Старики рассказывали, что мой отец Сагын в молодости был далеко не агнцем. В 1926 году, в свои неполные 16 лет, ему довелось три месяца в одиночку прозябать на летних пастбищах в горах с многочисленными отарами деда. Тут наступила хмурая осень, журавли на юг потянулись. Тоска! Бросил он этих надоевших до оскомины баранов на радость волкам и сбежал с проходящим казахским караваном. Приехал в Пишпек, подарил коня и винтовку дальнему родственнику в качестве платы за харч и пошел учиться в школу.
Дед проклял его. Эти барашки достались тяжким крестьянским трудом в обмен на зерно, поскольку он был единственным хлебопашцем в наших исконно скотоводческих краях. Впрочем, на следующий год после бегства отца деда все равно раскулачили и отправили в места не столь отдаленные.
Абдылда простил своего единственного сына лишь через 35 лет. За эти годы отец получил педагогическое образование в Ташкенте, где узбеки в дипломе немного исказили его фамилию и он стал Абдулаевым (а должен был писаться Абдылдаевым), стал первым заслуженным учителем Киргизской ССР, был награжден тремя
Абу Мухаммад Муслих ад-Дин ибн Абд Аллах Саади Ширази – персидский поэт-моралист, представитель практического, житейского суфизма. –
Бий – глава волости и одновременно судья. (В статистическом сборнике по волостям северной Киргизии, выпущенном в 1911 году, о нем имеются любопытные сведения.) Получается, я имею законное право на дворянский титул.
