чиновничьим государством. С его бюрократией, милицией, прокуратурой и судом. Не говоря уже о вездесущей контрразведке.
В один из ветреных весенних дней неприметно одетый человек, проходя мимо машины, в которой сидели Фома и его друг, лидер его новой команды Леха, вдруг остановился, выхватил пистолет и стал стрелять. Первым же выстрелом он попал Лехе в голову и убил его. С Фомой вышла заминка. Тот быстрее, чем сам успел сообразить, выскочил из-за руля и с голыми руками кинулся на стрелка. Стрелок не ожидал такого поворота событий и занервничал. Он высадил в Фому все оставшиеся в магазине патроны, причем шесть пуль попали в цель, но ни одна не оказалась смертельной. Тогда стрелок бросил один пистолет и, пятясь, вытащил из-под куртки другой. В этот момент Фома сумел настичь его, схватив пистолет за ствол, и вместе они повалились на асфальт. Сколько продолжалась эта яростная и молчаливая, словно змеиная, борьба на земле, Фома не помнил, но кто-то из прохожих все же вызвал милицию. Подъехавший патруль слышал еще выстрелы, но не смог разобраться сразу, кто из двух перемазанных кровью людей убийца, а кто жертва. Обоих в наручниках увезли в больницу, и только там по пулевым отверстиям определили, кто есть кто. С Фомы срезали одежду и укатили в реанимацию.
Он выкарабкался, но долго еще лечился. Леху похоронили. «Коллектив» стал распадаться. Кого посадили, кто пропал. В конце концов источники доходов иссякли. Жизнь для своего продолжения требовала новых действий и решений, ей нужны были силы. Хотя бы здоровье. Ну хотя бы желание…
Почти рассвело, семь утра. Идет холодный дождь. Бутылка допита. Горе с Пухом курят в машине. Прибой тяжко долбит в причал. Наконец к стоянке подкатил огромный автобус.
– Ишь ты! «Неоплан»! С комфортом паломники едут, – заметил Горе.
Сторож открыл ворота, и автобус двинулся к причалу, где качался на волнах пришвартованный «Святитель Николай», небольшой пароход с закопченной трубой. Вскинув сумки на плечи и надвинув капюшоны, Пух с Горем направились к нему.
– Ай да кораблик! – проворчал Пух. – На таком хорошо берсерков сжигать.
Горе непонимающе глянул на Пуха.
Тот объяснил:
– Викинги так хоронили своих героев. Натащат дров на старый корабль, положат покойника на поленницу, подожгут и оттолкнут от причала. Он плывет и горит. Догорит и утонет, а они считают, что покойник попал в рай.
– Еще бы, конечно, в рай. Если убили, потом сгорел, да еще и угли утонули. Хорошо, мы не эти герои.
– Помнишь Басмача? – вдруг спросил Пух.
– Вовку? Смутно. Я тогда мелкий был.
– Я хорошо помню. Он на четыре года старше был. Мы с ним в трудяге[4] подружились. Кирпичи таскали-таскали, он и говорит: «Ловко работаешь, будешь за меня в войнушку играть?» – «Буду!» – «Ты, – говорит, – пионер?» – «Да». – «А я басмач, я всех
Трудяга – школьный трудовой лагерь на летних каникулах.
