упиться роскошным телом,Хочу одежды с тебя сорвать!
Бальмонта не просто любили – им болели. Когда он выходил на улицу, его мгновенно облепляли со всех сторон поклонницы. И как табун за вожаком, послушно семенили за ним по пятам, куда бы он ни шел. Зная о печальной попытке самоубийства, некая безумная поклонница как-то в пылу страсти заявила ему:
– Хотите, я сейчас брошусь из окна? Хотите? Только скажите – и я сейчас же брошусь!
Обезумев от любви к поэту, дама забыла, что «Бродячая собака» – кафе, в котором происходила эта беседа, – находится в подвале и из окна никак нельзя выброситься. Бальмонт, улыбнувшись, ответил:
– Не стоит того. Здесь недостаточно высоко.
Его стихи очаровывали, гипнотизировали, опьяняли. Обаяние его было совершенно неотразимо: «Я весь весна, когда пою, я светлый бог, когда целую». «Он жил мгновеньем и довольствовался им, не смущаясь пестрой сменой мигов, лишь бы только полнее и красивее выразить их», – писала Андреева.
Я – изысканность русской медлительной речи,
предо мною другие поэты – предтечи.
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
перепевные, гневные, нежные звоны.
Я – внезапный излом,
я – играющий гром,
я – прозрачный ручей,
я – для всех и ничей…
Он – о себе: «Имею спокойную убежденность, что до меня, в целом, не умели в России писать звучных стихов». «Кто равен мне в моей певучей силе?» – задается он вопросом и сам же отвечает: «Никто, никто».
Один из пламенных поклонников поэзии Бальмонта, Андрей Белый, сравнил ее с волшебным гротом, где поэт, «года собиравший все брызги солнца, устроил праздник из ракет и римских свечей». «Королем нашей поэзии», наиболее ярким поэтом в истории русского символизма называл его Иннокентий Анненский. Валерий Брюсов в разные годы писал: «Равных Бальмонту в искусстве стиха в русской литературе не было» (1903); «В течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией» (1906). И даже Блок, всегда справедливый, но скупой на похвалу, признавался: «Когда слушаешь Бальмонта – всегда слушаешь весну. Никто не окутывает душу таким светлым туманом, как Бальмонт».
Какое странное и подчас противоположное впечатление оставляли его стихи, можно судить по отношению к ним двух великих русских писателей – Толстого и Чехова. Первый писал о Бальмонте: «Пустомеля. Что такое его стихи? Бессмысленное плетение слов – и ничего больше!» Того же мнения придерживался и Горький: «Бальмонт – это колокольня высокая и узорчатая, а колокола-то на ней все маленькие…» Чехов был иного мнения и всегда с видимым удовольствием читал вслух (редкий случай!) стихи Бальмонта, и даже рекомендовал его некоторым своим знакомым издателям. Гроза авторитетов Маяковский долгое время принимал в штыки и Бальмонта, и его творчество, однако в конце жизни изменил свое мнение. А однажды на чей-то каверзный вопрос, о цели жизни поэта, ответил словами Бальмонта: «Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце!»
Самое
