оторых есть нечто общее с хаотическим бегом непарнокопытных животных по узкому проходцу, вспомним эйзенштейновскую сцену у решетки Зимнего дворца – тоже в своем роде Eselsbrücken; поменяйте в формуле из «Немецкой идеологии» слово «чудо» на слово «революция» – получится вполне сносное определение.
Мало кто сомневается в том, что освоение ленинского текстового наследия позволит получить ключ к множеству запутанных проблем истории, современности и будущего. Наследие это, однако ж, уже одним своим видом посылает нам вибрации, которые не назовешь позитивными: унылый синий 55-томник выглядит если и не как воплощение «дурной бесконечности», то как безбрежный океан, одолеть который в ходе разовой любительской экспедиции будет ой как непросто.
И действительно, попытка взять Ленина за жабры («Ленин, внешне, весь в словах, как рыба в чешуе» – Горький), что называется, на арапа – «у меня свежий взгляд, я свободен от идеологической зашоренности, сяду-ка я прочту его и всё пойму» – обычно не приводит к каким-то значительным успехам. Уже беглое пролистывание пары-тройки томов подтверждает худшие опасения: монохромная, редко позволяющая за себя зацепиться, не способная радовать глаз сырая словесная масса, руда, из которой не так-то просто извлечь не то что сияющие истины, но хотя бы ответы на какие-то простые вопросы: почему произошла революция, почему советский проект всё же захлебнулся, есть ли прямая связь между ленинизмом и авторитаризмом. В лучшем случае «в первом чтении» вам становятся понятны некоторые техники, касающиеся искусства захвата и удержания ключевых точек инфраструктуры в ходе организации вооруженного восстания; способы троллить политических оппонентов; курьезные нюансы внутрипартийной борьбы; но ощущение, что вы «поняли Ленина», так и не появляется.
И раз мы – как, собственно, ослы, которые, по каким-то своим причинам, неохотно идут должным путем, когда он пролегает через воду, – не можем наладить прямого контакта с океаном ленинской мудрости, не выстроить ли и нам что-то вроде такого вот паллиативного моста?
Первое, что приходит в голову даже искренне заинтересованным в «расшифровке Ленина» криптографам, – вооружиться маникюрными ножницами и настричь коротких, на пару строк, «понятных любому читателю» цитаток, и сфабриковать из них бодрый «ридерз дайджест», Ленин-briefy. «Все театры советую положить в гроб». «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». «Насилие необходимо и полезно». Коротко и по делу; чего ж тут непонятного?
Реализованная, идея гальванизировать Ленина, представив его генератором афоризмов-мемов, приводит к возникновению обратного эффекта: ничего не проясняется, но, наоборот, еще больше запутывается; «адаптированные» цитаты часто противоречат друг другу, и гениальность их тоже, мягко говоря, неочевидна. Смысловые и лингвистические курьезы обнаруживаются в изобилии – но только вот комичный эффект есть, а контакта с клиентом – нет; и даже проникнуться по этим огрызкам «духом революции» – или «научиться смотреть на всё с классовой точки зрения» – или «почерпнуть коммунистические идеи непосредственно из первоисточника» – особо не получается. «Эклектичное нанизывание оттеночков на оттеночки» (как сказал бы Н. Бухарин) и близко не дает цельного образа Ленина. Вот ведь… противоречивая фигура, только и остается почесать в затылке.
Один из уроков, который могут извлечь из Ленина даже торопыги и шапкозакидатели, заключается в том, что цельное часто только кажется цельным, а на самом деле состоит из враждующих фракций и внутренне противоречиво. В экономически «девственной» крестьянской общине обнаруживается капитализм, в демократии – рабство, в буржуазной культуре – элементы, полезные для пролетарской диктатуры, в «я свободен» – совершенно разные «от кого» и «от чего» и так далее. Это применимо и к корпусу ленинских текстов; при внимательном прочтении Ленин не цельнолитой, не единый, но – феноменально разный. Есть Ленин «бешеный»: не просто излагающий свои соображения в форме критики того или иного игрока политического поля, но – берсерк, который отгрызает голову у Каутского или рычит на романы Винниченко, и не просто рычит, а у него ещё и синие клочья пены с клыков свисают. Ленин, чей излюбленный метод полемики – руби налево и направо, hatchet job: грубая вербальная атака, цель которой – любыми средствами, через ернические шпильки или прямые оскорбления, через «недружественный пересказ» и притянутые за уши литературные аналогии, опорочить репутацию оппонента, продемонстрировать, что тот – часто по глупости, которая хуже злого умысла – лишь выдает себя за революционера, а на самом деле стоит на точке зрения буржуазии – и поэтому оказывается хуже «обычного» реакционера – реакционером махровым, лютым, требующим немедленного штурма и ликвидации. Есть Ленин почти застенчивый, кроткий, «голубиный» – тот, что рассказывает о своем неудачном опыте договориться с кумиром юности, Плехановым в пренатальный период «Искры»; или в моменты контакта с материей, которая обескураживает его – например, когда обнаруживает в сатирическом рассказе антисоветчика и литературного белогвардцейца Аверченко, что изображен женщиной, madame, женой Троцкого; когда откровенничает с И. Ф. Арманд, смущаясь, видимо, от необходимости
