холеный медбрат давал провинившемуся чайник с теплой, закрашенной марганцовкой водой. Приказывал выпить всю и с наслаждением наблюдал, как бедолагу рвет, выворачивая внутренности.
– Есть, доложить! – выпалил Вадим и рванул в казарму.
Не доложил он не из-за смелости своей великой. Это было нарушение, и Вадим был виноват. Ведь нарушение было не в том, что отказался лечь на заплеванный пол, а в том, что пил сырую воду из крана. В суматохе построения оттягивал суровый приговор. Потом обед, потом еще что-то, – так и не доложил Вадим, вдруг сообразив, что забыл фамилию сержанта, и сочтя это достаточной причиной. А тот так и не проверил.
Помалу привыкали. Уже знали все про дальнейшую службу в Берлине, и надежда, что там все будет по-другому, давала силы выживать. Но однажды зерно сомнения относительно такого уж большого счастья в берлинском раю, было заронено в успокоившуюся душу Вадима.
Как-то попал он на погрузку того, что осталось от цивильной одежды новобранцев. Кто и чем кромсал горы тряпья, было покрыто мраком. Вадиму, и еще двоим воинам, предстояло загрузить все это в грузовик. Удивительно, но он нашел в куче штанину от своих брюк. Постоял над ней, как над покойником, грустно улыбаясь. Как все это было недавно и… давно.
Справились с погрузкой быстро и развалились на пахучей майской траве, не торопясь в казарму. Рядом паслась корова. От нее так пахло домом. Корова, оказалось, «служила» на заставе, снабжая молоком местных защитников рубежа. Про это поведал приблатненный боец в заломленной зеленой фуражке, что пришел подоить буренку. Угостив курящих сигаретами, погранец развалился рядом на траве и повел разговор.
И тогда Вадиму стало понятно, почему так строго запрещались контакты с местными пограничниками. Когда услышал подробности про их службу здесь, желание ехать «за бугор» улетучилось мигом. А еще так красивы были у погранца фуражка зеленая и погоны на добротном «пеша». Этот парень призывался в осенний призыв. Повезло. В 105-й полк отбирали лишь с весеннего. А на «карантинщиков» командиры нагнали жуть: все, мол, за границу не попадут. Кого не возьмут, те останутся в отрядовском стройбате шпалы в креозоте варить, и никакой службы на границе им не видать.
Да, в Берлин поедут, действительно, не все. С отделения Вадима «не повезет» двоим. Они, себе в утеху, попадут служить водителями на транспортных автомобилях в Гродненский погранотряд, и будут иметь и отпуска и увольнения. Со стрелковых взводов не попавшие в Германию будут служить на пограничных заставах Гродненского и Брестского погранотрядов. Да-а, «не повезет»!
Но, лежа в расслабухе на молодой травке, слушая парня в «зеленке», и всеми фибрами души завидуя ему, верил и не верил Вадим услышанному. Он понимал, как мало сейчас в его судьбе зависит от него самого. Понимал, что только Его Величество Случай командует здесь.
Люда писала, с перерывом в два-три дня, короткие письма – шла подготовка к экзаменам. А Вадим уже подседал на наркотик писем. Он писал Люде почти ежедневно. Иногда всего несколько строчек, но чаще длинные письма с подробным описанием своего быта,
