по булыжнику в сторону Вульдхайде, затихая.
Дневальный вечером сменялся и тешил себя предстоящим спокойным сном – школа сегодня перекрывала 1-й и 2-й караулы, а также полковую кухню. Правда, завтра получается вновь дневальным, но это же не под ружьем на постах в осеннюю слякоть, так что, можно сказать, везет ему. Стало необычно тихо в мрачном здании кайзеровской постройки, и дневальный слышал, как ритмично отбивали секунды большие настенные часы на противоположной стене: «Тик-так, тик-так, тик-так». «Сколько же им еще тикать до весны», – подумал с грустью.
Реальность Школы сержантского состава после расслабухи автороты была настолько тяжелой и так велик был срок в восемь месяцев, что не стоили те «лычки», да и поездка в Союз, такой цены. Это Вадим понял за те десять дней, пока письмо с его роковым решением шло к Люде. Но выбор был сделан, и Вадим настроился тянуть лямку до конца.
Первые две недели он не имел возможности даже письмо нормальное написать. Садился над чистым листом в редкие минуты свободного времени, а глаза слипались от смертельной усталости, и отупевший мозг отказывался напрячься на мысль. Выходили короткие, сухие послания, которые Вадим не всегда и отсылал. Он и сам не хотел бы таких писем.
Только через две недели пришли запоздавшие ответы Люды на новый адрес. Но они были уже, как бы, из другой жизни, как засохшие цветы гербария, и не теребили отупевшую душу Вадима. Пауза в десять дней пересылки письма не давала возможности услышать нужную нотку в минуту необходимости, да и сам Вадим в такую минуту не всегда имел возможность письмом донести до любимой мольбу о так необходимых ему сейчас простых словах: «Что бы не случилось, родной мой, – я люблю тебя, я жду тебя, я дождусь тебя!»
Люда не баловала Вадима нежностью писем, но тонко чувствовала его ранимую душу и, улавливая необходимость, всегда находила слова утешения, которые оживляли Вадима, уже крепко подсевшего на наркотик любви. Но лекарство это, как опытный лекарь, Люда давала по капельке и радовалась, когда душа милого выздоравливала. Вот если бы только не пауза эта в десять дней пути письма. Вскоре Люда прислала желанное снадобье, и подлечило оно истерзавшуюся душу Вадима, но уже выстраивала Судьба новую цепь непредвиденных случайностей.
Еще в карантине натер Вадим новым сапогом ногу выше пятки. Потертость санинструктор замазал зеленкой, и затянулась она, но осталась небольшая припухлость. А уже в Школе, не успевая во время бесконечных тревог как следует намотать портянки, разбередил Вадим старую болячку, и однажды утром нога не влезла в сапог. Когда лейтенант-медик, осмотрев воспалившееся увечье, отпустил сопровождавшего в санчасть Вадима дежурного по Школе, не догадывался осунувшийся Вадим, что Ангел-Хранитель в очередной раз договорился с Судьбой.
Полковая санчасть располагалась в добротном трехэтажном особняке довоенной постройки. На первом этаже было приемное отделение и процедурная, на втором и третьем – палаты с небольшими кухоньками для приема пищи больными. После вокзалов, поездов, казарм небольшая комнатка-палата
