тайне на земле…»
И этот парк, и нежное касание солнечных лучей сквозь желтую листву, и эта песня, доносившаяся из открытого окна клуба госпиталя, и этот, чуть разбавленный дымом буроугольных брикетов, запах осени, отдавали сердце Вадима во власть ностальгии с нотками безысходности и располагали к откровению.
– Да, и вправду лотерея, – сминая опустевшую сигаретную пачку, задумчиво произнес Игорь, когда Вадим замолчал облегченно, выплеснув накопившиеся и гнобившие душу переживания.
– Но не будем впадать в пессимизм, кореш! – Игорь с улыбкой обнял Вадима за плечо. – Кривая вывезет. Хотя… – Он замолчал вдруг и опустил руку в пустой карман халата в поисках сигареты.
Они долго молчали, думая каждый о своем.
– Вот что я тебе скажу, Вадим, – наконец тихим голосом прервал затянувшуюся паузу Игорь. – Нам с тобой «повезло» (он криво ухмыльнулся) родиться в стране, где каждому определена колея и из колеи этой – никуда. Будь как все, не рыпайся, лишнего не болтай, и колея эта будет кривуляться по болоту твоей жизни до старости. Ну а хочешь прямее дорожку, тогда давай по комсомольской, а потом по партийной линии. Но там уже, как в пословице: «С волками жить – по-волчьи выть». Помню, ты говорил, что играешь на гитаре песни Высоцкого?
Игорь вновь замолчал. Потом повернулся лицом к Вадиму и заговорил нервно, ловя взгляд друга:
– У Высоцкого есть такие слова: «Я согласен бегать в табуне, но не под седлом и без узды». Это по мне, Вадим, и, как вижу, ты из той же когорты, только не пообтерся еще, мечешься, маешься. Но ты уже сделал свой первый важный шаг, когда не согласился стать стукачем в обмен на просьбу перевести в автовзвод. Только у них, Вадим, просить нельзя. Эти гниды своего не упустят, схватят за жабры мертвой хваткой. Ты остался свободным – это главное. Но за все в жизни приходиться платить и теперешнее твое состояние – это плата, Вадим. Плата за свободу эту, за то, что остался тем, кем ощущаешь себя, – личностью.
Опять повисла пауза. Вадим чувствовал какую-то крамолу в речи Игоря, и осознавал, что Журид высказал то, что Вадим сам себе сказать еще не умел или не смел.
– Ты видел, как живут немцы? – вдруг спросил Игорь. – Какие у них магазины, какие дома, какие машины, в чем они одеты? И это те, которых мы то ли освободили, то ли завоевали. А очереди ты здесь видел где-нибудь? А представь себе, как там дальше. Там – за стеной.
Он запнулся, как бы почувствовав, что сказал лишнее.
– Знаешь, а ведь гомо сапиенс выжил лишь потому, что умел приспосабливаться, – улыбнулся Игорь. Но вдруг его черные глаза злобно блеснули:
– Когда после остерской учебки четверо нас прибыло в 10-й танковый, там власть держали кацапы. Нас, украинцев, они за своих не считали. «Что, хахол, командиром стал?», – насмехались. Грузин этот – Шаматава, противостоял им со своими. Мало их было, но за себя постоять они могли. Я и примкнул к грузинской кодле на правах шестерки,
