небрежно, через плечо.
Что-то громко фыркнуло в подвале, будто в темноте встряхнула крыльями огромная ворона, но вместо карканья тяжело так, нутряно всхрипнула. Огонек описал на черной стене дугу. Церковная свечка быстро-быстро закапала прозрачными огненными слезами на колени покойника.
Артур сидел лицом к обомлевшему Точилину и беспечно покачивался на табуретке. Он не видел, как поднялся… покойник. Бальзакера напугал исказившийся гримасой ужаса лик Точилина.
Впечатлительный художник, расстроенный смертью друга и наставника, в двух метрах от себя, как в фильмах ужасов, на желтоватом экране плохо оштукатуренной кирпичной стены, освещенной дрожащими огоньками свеч, вдруг увидел, как поднялся черный скрюченный силуэт покойника. Напуганный Артур судорожно сглотнул слюну, догадался по лицу Точилина, что произошло нечто жуткое и неординарное, повернулся к продавленному дивану. И дико заорал.
Спокойник
– Сидите, суки, водку жрете?! – в ответ безумному ору Ягодкина дико и хрипло заорал Тимофей Лемков. Собственной живой персоной. Всклоченный, будто волосатая шаровая молния в момент взрыва, он с бешенством поводил по сторонам желтками безумных глаз.
– И не поминаете, уроды? На моих поминках пьете и не вспоминаете обо мне?! Мою жизнь?! Не вспоминаете, суки, а только жрете водку?! Один раз соберешься послушать об себе хорошего! И – ни хрена! – с горечью и дрожью в голосе орал бывший покойник Лемков. – Я тут поминки организовал! Стол накрыл – на последние! Водки накупил – ящик! И ни-кто, суки, не пришел! Кроме вас, уродов!
Кто знает, как останавливается сердце? Наверное, так. Мясная клизмочка в груди сжимается от ужаса и перестает выталкивать кровь. Мозг начинает остывать. Кровь же не поступает. К мозгам. Сколько такое состояние может продолжаться до полной смерти? Минуту? Две? Три?
– Сидите?! Молчите?! – безумствовал Лемков. Воткнул догорающую прозрачную свечечку в сизое переплетение локонов квашеной капусты. Махнул внутрь стакан водки, занюхал хлебом и рукавом растянутого свитера. Уселся обратно на продавленный диван, по-киргизски поджал под себя ноги, обхватил патлатую, немытую голову руками. Завыл с неподдельной тоской.
– Даже помереть нельзя по-людски-и! Иии…
Точилин, разумеется, не смог вспомнить, как выглядел в тот момент напуганный оживлением покойника, остолбеневший Артур. Сам Точилин напоминал казненного, с колом в заднице, когда хватает сил только на последний вздох. Наконец, и у него прибыло сил вздохнуть. Клизма в груди задергалась и продолжила размеренную работу. Но выдавить ему удалось только:
– Но ты, Тимоша, и… дебииил!
– Вот так шууутки! – захрипел и Артур, судорожно дернулся. Под ним опрокинулась табуретка. Он откинулся назад, гулко ударился спиной и затылком о кирпичную стену и сполз на грязный бетонный пол.
– Спасибо,
