глазами. Тамар прекрасно помнила слова Леи о том, что прежде, в том мире, где она жила примерно лет до тридцати, в своей прошлой жизни, она и женщиной-то не была.
– Относились ко мне там с уважением, – рассказывала Лея. – Но как к парню, а не как к женщине. Да и у меня никаких женских чувств не было. Ничегошеньки. И так вот с детства и тянулось, я ни настоящей девочкой не была, ни девушкой настоящей, ни женщиной, ни матерью. Ничего от женщины во мне не было. И только сейчас, в сорок пять… а всё Ноа.
За одним из столиков разгорался скандал: седой краснолицый толстяк орал на Самира за то, что вино недостаточно охлажденное. Лея вскочила и бросилась туда, словно львица, защищающая своего львенка.
– А вы кто такая? – процедил толстяк. – Я требую хозяина ресторана!
Лея скрестила мощные руки на груди:
– Я и есть хозяин. В чем дело?
– Смеяться надо мной решили?! Вы?!
Тамар поежилась от оскорбления, нанесенного Лее.
– А чего ж, – совершенно спокойно сказала Лея. Только губы ее побелели да на щеке отчетливей выступили длинные шрамы. – Может, и хозяина ресторана вы желаете похолоднее?
Толстяк еще больше побагровел, взгляд у него сделался мутным. Пышнотелая дамочка, сидевшая с ним рядом, вся увешанная золотыми украшениями, успокаивающе похлопала его по ладони. Сделав усилие, Лея взяла себя в руки и послала Самира на кухню поменять вино, сказав, что новая бутылка – за счет заведения. Толстяк еще немного поворчал и умолк.
– Ну и свинья, – сказала Тамар, когда Лея вернулась.
– Я его знаю, – ответила Лея. – Какая-то шишка в армии, генерал или типа того. Думает, у него вся страна по стойке смирно… Вечно скандалит, нарочно нарывается.
Она налила себе вина, и Тамар заметила, как дрожит у нее рука.
– К таким вещам не привыкнешь, – призналась Лея, залпом выпив.
– Не обращай внимания. Только подумай, что ты сделала в своей жизни и что перенесла, и как ты оттуда выбралась, и как уехала во Францию, совсем одна, и три года училась там…
Лея слушала ее со странным выражением на лице – воодушевления и отчаяния. Рубцы на ее щеке пульсировали, словно в них билась кровь.
– И как ты подняла этот ресторан, опять в одиночку, а теперь снова одна растишь Нойку… Знаешь, такой мамы, как ты, нет больше на свете! Так что не обращай внимания на всяких уродов.
– Иногда я думаю, – пробормотала Лея, – если б только был у меня мужик, схватил бы такую скотину за воротник да вышвырнул его кибенимат[12]. Какой-нибудь Брюс Уиллис…
– Или Ник Нолте, – рассмеялась Тамар.
– Но чтоб внутри мягкий был! – потребовала Лея. – И чтоб милый!
– В общем, Хью Грант, – резюмировала Тамар. – Чтобы любил тебя и баловал.
– Нет, этому я не верю. Хлыщ. Ты тоже таких остерегайся. Знаю, есть у тебя к ним слабость, – Лея рассмеялась, у Тамар отлегло от сердца. – Мне нужен Сталлоне, фаршированный внутри Харви Кейтелем!
– Такого
Кибенимат – распространенное израильское ругательство, проникшее в иврит из русского языка в первой половине двадцатого века.
