и международных литературных премий, в том числе премии «Большая книга», и многих правительственных наград.
В двухтомнике Даниила Гранина представлены его произведения объединенные темой науки, научных изысканий и нравственного поиска, смысла жизни. Во второй том вошел культовый роман начала 60-х «Иду на грозу» и повесть «Зубр» об ученом-биологе Н.В. Тимофееве-Ресовском, чье имя долго было под запретом.
Самое дорогое для меня – дойти до противоречия в характере. Мне интересно добраться до непонимания человека. Если исходить из того, что человек – это тайна. Надо добраться до тайны.
Иду на грозу
Часть первая
Глава первая
Волшебник прилетел в Москву шестого мая в восемь часов утра. Он первым сбежал по качающемуся трапу на бетонные плиты аэродрома. Взгляды встречающих устремлялись к нему и соскальзывали: никто не находил ничего особенного в этом стройном загорелом парне в модном ворсистом пиджаке.
Он прошел сквозь толпу, оставляя позади поцелуи, смех, цветы, неестественно громкие голоса, какие бывают в первые минуты после приземления, когда еще длится легкая глухота.
Весь его багаж составляла кожаная папка, где между бумаг бренчали мыльница и зубная щетка.
Через тридцать минут такси подвезло его к центру. Утренний людской поток втянул его, понес, крутя у дверей метро, у подземных переходов, у газетных ларьков. Москва спешила на работу, заставляя ускорить шаг.
Над сверкающей стремниной машин плыли высокие, обтянутые голубым стеклом троллейбусы, похожие на аквариумы. На перекрестках бойко торговали цветами. В зеленых бачках вскипала черемуха. Сквозь нарастающий шум остро, по-детски процокал ослик с рекламой цирка. Было без десяти девять, кругом уже не шли, а бежали.
За зеркальным стеклом витрины стояла девушка, держа рулон пестрого ситца.
Казалось, что это манекен, но вдруг девушка наклонилась, и волшебник, улыбаясь, задержался перед витриной и приказал, чтобы она посмотрела на него. Девушка послушно обернулась и, оглядев его, что-то сказала. Губы ее беззвучно зашевелились, а потом она рассмеялась, рот открылся широко, как будто она хотела показать все свои зубы – и не могла: так много их было, маленьких, розоватых, похожих на бусы.
Он пошел дальше, двигаясь странными зигзагами, то замедляя, то убыстряя шаг, сворачивая в солнечные тихие переулки и вновь возвращаясь на центральные бульвары.
У Пушкинской площади он задержался перед газетным щитом.
Москва торжественно встречала победителей Олимпиады.
В Кремле состоялся прием участников астрономического конгресса.
Открылась выставка строителей.
Наградили орденом академика Лихова.
Он читал газету с особым аппетитом приезжего, которому все происходящее в Москве вдруг стало доступно: можно было побывать и на выставке, и на конгрессе.
В этот раз его прибытие в Москву пройдет незамеченным. На завтрашние газеты вряд ли стоило рассчитывать. Никто из репортеров не справлялся о нем, а ведь не так уж много волшебников приезжает в Москву. И все же где-то в будущем существовал номер газеты с его фотографией: среди букетов цветов он, улыбающийся, или нет – лучше усталый, чуть смущенный. А внизу интервью: сегодня Москва встречала Олега Тулина; «в беседе с нашим корреспондентом Олег Николаевич рассказал…».
Человеку никогда не будет дано прочесть послезавтрашний номер газеты. Но на то и существуют волшебники – совершенно явственно он видел этот влажный от непросохшего клея газетный лист со своей фотографией на последней странице.
С Каменного моста открывались золоченые купола соборов Кремля. А справа в солнечном дыму стоял высотный дом, чванливый и плоский, красный прибой крыш бился о его подножие. Повсюду, как мачты огромного флота, двигались башенные краны.
Подобно полководцу, он изучающе разглядывал город, который ему предстояло завоевать, который должен будет признать его и который еще не подозревал этого.
Грандиозность желания вызвала у него ироническую улыбку, за ней скрывалось уважение к самому себе.
Он задержался на перекрестке, выбирая направление. Нерешительность не была ему свойственна, скорее то было состояние неустойчивого равновесия, когда достаточно малейшего повода, чтобы сделать выбор.
Ветер толкнул его в бок, и он охотно последовал за ветром. Улица упиралась в парк. По аллеям шествовали процессии детских колясок. В парке еще хранилась утренняя тишина. Кое-где на скамейках сидели студенты. Они зачарованно покачивались над конспектами. У них были отрешенные лица сомнамбул. Неужели и он когда-то всерьез переживал экзамены?
