может, и я пособлю, а, начальник? – подал голос Жухлый, – Он здоровый, однако!
– Ладно, хрен с тобой, – согласился старшина.
Вообще-то, таскать больных должны были бойцы конвоя, а никак не зэки, но зачем подвергать товарищей заразе во первых, и тяжкой напряге – во вторых?
Служебная инструкция была нарушена…
Воры потащили Джима на одеяле в лазарет через пять вагонов.
– Тяжелый, зараза! – пыхтели они, периодически останавливаясь и вытирая потные лица, – Прямо, кабан какой-то!
И в изобилии присовокупляли междометия и выражения, призванные усилить содержание эмоционально.
В лазарете Джима осмотрела Таня.
– Сыпной тиф, – заключила она, – Раздевайте и кладите на койку. Одежду сожгите.
Джим ничего этого не слышал, равно, как не почувствовал укола вводимой ему камфары. В его сознании метались летучими мышами демоны и неясные тени.
Отдуваясь, уголовники покинули купе. Старшина скомандовал:
– Руки за спину! Пошли!
И тут же получил заточенный гвоздь в сердце! От Жухлого! Могучий сибиряк упал без вскрика.
– Давай, быстрее! – поторопил сообщников Никеша, оглядываясь по сторонам.
Конвой – два бойца – находился в тамбуре и ничего не видел. Пока.
В три секунды с трупа старшины сорвали форму, которую надел Никеша прямо поверх собственной одежды, ибо сильно уступал покойнику размером. Оружия не было, потому, что по уставу не положено с оружием сопровождать заключенных, но это было не так важно.
Надвинув фуражку на лоб, Никеша двинулся в сторону, противоположную той, откуда они пришли. Впереди, изображая покорных зэков, шли Варнава и Жухлый. Вот и дверь тамбура, за которой конвой. Стукнув условным стуком, Никеша заорал, как это делал покойный старшина:
– Открывай, ёпэрэсэтэ!
Солдаты, не подозревая ничего плохого, открыли. Тотчас одиному из них в глаз вонзился гвоздь, а другому накинули на шею удавку, сплетенную из распущенных шерстяных носков. Через минуту все было кончено. Завладев формой и двумя автоматами ППШ, трое уголовников выпрыгнули на ходу в сгущающийся сумрак.
Никеша, задыхаясь от счастья, орал зоновскую песню:
Это было весною, в зеленеющем мае,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром.
Мы бежали с тобою, замочив вертухая!
Мы бежали из зоны, покати нас шаром!
По тундре, по железной дороге,
Где мчится курьерский «Воркута-Ленинград»!
Беглецы изо всех сил бежали к далёкому лесу. Метров через триста на пути внезапно возникли какие-то кусты. Продираясь сквозь них, Никеша вдруг провалился и исчез из виду. Обдирая спину и ягодицы он проехался довольно глубоко – метров двадцать – по узкому ходу, пока не очутился на куче щебня. Охая и шипя сквозь зубы, он достал спички и зажег одну. Пещера! Она была довольно
