покорно повлекла телегу в деревню. Небо на востоке уже посветлело.
Так Джим Тики был погребен заживо!
В маленькой избушке, в тайге, жила-была бабка Комариха. То-есть, так звали её окрестные крестьяне, пардон, колхозники, ибо настоящего имени никто не знал. Сколько ей лет – тем более. Появилась она вскоре после отступления Колчака, но кое-кто утверждал, что и при царе её видел. Тёмное, короче, дело.
Бабку почитали за колдунью: могла она и кости вправлять, и хребет выровнять, и травами лечила-пользовала, и младенцев от золотухи заговаривала. Ну, знамо дело, девок от прыщей избавляла. Снимала сглаз и порчу. Сама порчу не наводила, но люди верили, что может. А самое главное – заколдовывала она мужиков от винопитийной зависимости! Даже совсем пропащих, облик человеческий потерявших, могла в трезвость привести, вот как! И мужскую силу утраченную могла восстановить, только мужики стеснялись к ней за этим ходить, ибо надобно было каркалыгу показывать. Разве только самые отчаянные бесстыдники на такое решались.
Люди её побаивались, но к бабке не зарастала народная тропа: бабы (в основном) и мужики (реже) частенько пробирались к ней со своими нуждами-хворями, платя за услуги обычно натуральным продуктом: мясом-салом, хлебом, огурцами-капустой-картошкой, но иногда и деньгами – кто сколько мог. Власть в лице участкового уполномоченного, немолодого младшего лейтенанта Жомова, смотрела на Комариху сквозь пальцы, ибо страдала прострелами в пояснице, которые только бабка и могла вылечить. От Масловки до бабкиного логова было километров двенадцать тайгою – не слишком близко, но и не слишком далеко, чтобы сходить в случае нужды. Ходили к ней, впрочем, и из деревень более дальних, и даже из самого Омска.
На следующее утро после похорон Варнавы и мистера Тики Комариха вышла из тайги около кладбища. Черный платок по брови, посох-клюка в руке, корзина заплечная. Огляделась – и прямиком к могиле свежей, что за оградой. Походила, понюхала что-то, клюкой о землю вдарила. Тётка Ульяна, мимо проходившая, так и обмерла, едва не обмочилась со страху – уж больно вид у бабки был грозный. Опамятавшись, хотела ускрестись восвояси понезаметнее, но Комариха поманила согнутым пальцем. Делать нечего, подошла Ульяна.
– Вот что, молодка, – звучным низким голосом произнесла бабка, – Вели-ка своему мужику мне волокушу изладить. И лошадь приведи, с волокушей, значит, и лопатой. Я здесь буду ждать.
Ульяна ослушаться не посмела, бегом побежала в деревню. Растолкала мужа – Демьяна, вернувшегося на рассвете пьяным (где только ночью пойло достал, ирод окаянный?), затараторила:
– Ой, Демьянушка! Вставай! Бабка Комариха ить мне приказала лошадь с волокушею привести, у кладбища ждет!
Демьян вскочил, как ошпаренный. Бабку он знал хорошо, было дело, залечила она ему свищ на голени, с войны привезенный. Как откажешь? Сноровисто соорудил волокушу из двух жердей, переплел ивовыми ветками. Взял лопату. Впряг Лягву.
– Вот, готово!
Ульяна заробела, но быстро нашлась.
– Сходи уж сам, Демьянушка,
