засмеялись. Ирина встала и достала из сундука две полосы холста, вершков пять шириной и длиной в пол аршина, усеянные короткими шипами.
– Вот, накладывайте на ночь, сверху приматывайте обмотки. Утром разотрете ноги растиркой – и шерстяные чулки скорей надевайте, лучше, если из собачьей шерсти. Поможет!
– Спасибо! Я, вот, вам самогонки принес хорошей.
Ирина поставила бутыль на полку.
– Ещё настойку лимонника дам, по чайной ложке с чаем дважды в день.
Поллитровка с настойкой со стуком встала на стол.
– Пообедаем, Леонард Михайлович? Чем бог послал?
Лесник согласился.
За обедом он рассказал, как жил все эти годы, о житье под чужим именем, о семье.
– Так вы тоже у Александра Васильевича служили? – ахнула Ирина, – Как же мы с вами ни разу не пересеклись?
– Ну… вы же в санитарном поезде… А меня бог миловал, с шестнадцатого года – ни одной царапины!
Они помолчали. Затем Ирина, вздохнув, рассказала, как нашла зимовье и стала «бабкой».
– С двадцатого года здесь практикую. Люди ко мне тянутся, уважают.
– А семья, Ирина Васильевна? – неловко кашлянув, поинтересовался Леонард.
Сестра милосердия, а ныне «бабка» невесело рассмеялась:
– Нет, семьи нет и не было… Так, в девицах, и засохла!
Тема была слишком щекотливая, и несостоявшийся жених решил сменить её:
– Гляжу, икон у вас нет. Стесняюсь спросить… Вы атеистка?
– Нет. В Бога верю, как же без его помощи в моём деле, молюсь постоянно. А, вот, попам не верю.
– А что так? – поднял брови ротмистр.
– Да врут они всё! Евангелия, до нас дошедшие, написаны были через несколько поколений после смерти Христа и много раз переписывались в угоду правящим патриархам, а все другие были уничтожены, как еретические книги. Да и Ветхий Завет тоже редактировали постоянно. Не помню точно, но только где-то в середине V-го века Библию утвердили и признали богодухновенной. Ну, как им верить после этого?
– Но, иконы? – Оболенский был сбит с толку.
– А, что, иконы? Икона есть картина, образ, написанный живописцем, и не более того.
– А разве икона не проводник к Богу?
– Ну, для тех, кто так считает, кому легче представить Бога, сосредоточившись на писаном образе, конечно.
Вступать на скользкий путь религиозной полемики Оболенский не захотел, ибо его представления о христианстве не выходили за рамки курса Закона Божия, преподававшегося в кадетском корпусе. Уроки эти князь частенько прогуливал!
Воцарилось молчание. Оболенский сосредоточенно набивал трубку, потом, не поднимая глаз, спросил:
– А кого вы прячете? Беглого, да?
– Да, с чего вы взяли, Леонард Михайлович? – удивилась Ирина, но вильнувшие глаза выдали её.
– Я, сударыня, лесник! – внушительно надул щеки бывший князь, – Следы читать умею-с! Медвежьи
