чему?
– Нет…
– Да всё просто: жертву надоть принести, да такую, чтобы Лесному богу была угодна!
– Жертву?! Лесному богу?!
– Ну, да!
Васильев впал в нешуточную задумчивость. Какой-такой Лесной бог? Где его искать? И что в жертву приносить? В голове, тем не менее, родилась мысль: а что, если принести в жертву гордыню и немножко служебного долга? Пойти завтра к Комарихе в одиночку (от бойцов все равно никакого проку, в овощи превратились!), без оружия! По хорошему, в общем. Может, допустит до разговора?
Так и сделал. Переночевав у Федотыча на сеновале, спрятал пистолет под стрехой и отправился в путь. Двенадцать верст по утреннему холодку преодолел легко, даже сам удивился. Ни медведей, ни волков не встретил. К десяти часам утра вышел к избушке, около которой увидел женскую фигуру в черном платье и платке.
– Здравствуйте! – поклонился старлей, сняв фуражку.
– Здравствуй и ты, – отозвалась Ирина нейтральным тоном.
Васильев не стал мяться и ходить вокруг да около.
– Вопросы у меня к вам есть.
Ирина подошла ближе.
– Ну, так спрашивай!
– Вопрос первый: как вас зовут?
– Ирина Васильевна Красавина.
– Э-э… ага… Ирина Васильевна, пятнадцатого июня Демьян Пастухов по вашей… э-э… просьбе выкопал тело захороненного накануне заключенного. Верно?
– Верно, – подтвердила Ирина.
– Он был… мёртвый?
– Мёртвый. Ни дыхания, ни сердцебиения.
– И вы забрали его сюда, к себе?
– Да.
– Зачем, позвольте спросить?
– Чтобы оживить.
Васильев потерял дар речи.
– Я его умыла, помолилась, он и ожил на другой день, – просто сказала Ирина.
– Ожил… ага… Джим Тики?
– Да, Джим Тики. Новозеландец.
Васильев, весь потный от услышанного, сглотнул комок в горле и выдавил:
– А где он сейчас?
Ирина пожала плечами:
– Ушел! Перезимовал – и ушел. Куда – сказать не могу.
Васильев открыл было рот, чтобы попенять ей: почему, дескать, не донесла о беглеце властям, но одумался и рот захлопнул.
– Спасибо, Ирина Васильевна, вы мне очень помогли.
Ирина резко повернулась и ушла в избу.
Старлей постоял немного, потом тоже повернулся (по привычке, через левое плечо) и побрел в Масловку.
До Омска он с бойцами, пребывающими в ступоре, доехал опять на товарняке, на этот раз в пустом вагоне. Бойцам было все равно, сидели, где их посадили, а Васильев мучался на голых досках, не мог уснуть всю ночь. Утром, весь помятый, небритый и мучимый голодом, прибыл в Управление. Секретарша-ефрейтор при виде его тихо ахнула.
