мне домой. Входя, она улыбается, встряхивает головой, разбрызгивая шпильки, и идёт в ванную.
Мы не обманываем друг друга. Когда нам надоест, мы расстанемся, так говорит Тина. Когда мы с ней уехали, я думал, что мы впервые будем вместе в городе, где никто нас не знает.
Опять звоню в дверь. Жду. Звоню.
Ждать Тину? ехать к Гвидо? или на работу?
На работе остался материал, который никто, кроме меня, не сделает. Он должен пойти через неделю. Я скажу: «Как вы тут без меня?»
Виген, наверное, начнёт заикаться. Он чуть что – начинает заикаться. Как тогда, когда я увидел, что он у меня кое-что изменил без моего ведома. Я сказал ему, как сказал бы Костику. Костику я такого не говорил. Я вообще мало с ним говорил. Сейчас, когда мы видимся, я удивляюсь, что у меня взрослый сын, и думаю, что ему сказать. Своего отца я не помню.
Гвидо тоже знал, когда я должен вернуться. Может, он возил Тину в аэропорт. Тина любит встречать – «И не люблю провожать. А ещё больше не люблю оставаться». Гвидо часто подбрасывал её, если она меня встречала. Но возвращались мы обычно без него.
«Может, это твоя самая большая удача».
У Гвидо на это чутьё, как у Ренцо на материал. «Это не пойдёт», – сказал он мне тогда, и вместо моего пошёл материал Вигена. Я только подумал, что впервые Ренцо ошибся. Виген талантлив. Но в том его материале не было ни ума, ни сердца. Только рука. Хотя рука Вигена тоже не мало. Когда стало известно, что меня сняли – впервые, Виген подошёл.
– Я же не виноват. Мне ваше больше нравится, – сказал он, заикаясь.
– О чём ты? – сказал я.
Я подумал, что об остальном и так будет известно, а сооружённые только на время митингов туалеты, и переносные кухни, и митинги, хотя правительство ушло в отставку, только после работы или в выходные – об этом не узнают. Ренцо назвал это перегруженностью бытовыми и техническими деталями. Если мы впервые были с Тиной вдвоём, и я заметил и запомнил, это кое о чём говорит. Хотя говорить такое Ренцо я не собирался. Ждали моих протестов, не все считали, что Ренцо прав; материал Вигена ещё не утвердили, я мог подсуетиться. Я не стал суетиться потому что это был материал Вигена.
Ждать Тину? ехать к Гвидо? к Вигену, Ренцо, ребятам?
Гвидо близко, от него я позвоню Тине опять.
«Учитесь, как надо находить слова». Ренцо – обо мне.
Слов у меня нет. Я не знаю, кто удивлён больше – Гвидо мной или я им. Он проходит в комнату, садится верхом на стул, охватив его руками – спиной ко мне, говорит: «Ты…» У Гвидо кто-то есть или был (в смысле – была). Через спинку стула переброшена косынка. Не одна же такая.
– Я пойду, – говорю я и поворачиваюсь.
– Постой, – говорит он. Гвидо встаёт.
Из ванной выходит Тина. Мы стоим на одной прямой – Тина – в дверях ванной, я – в коридоре, Гвидо – в комнате.
Я вижу – Тина сидит на парапете и очищает от кожуры апельсин.
– Но ты же разбился… – шепчет Тина.
Моё
