мые господа присяжные заседатели! Почтенная публика!
Мое выступление, как обвинителя и защитника обвиняемой, может состояться, только если из зала будут удалены все женщины. Это необходимо из-за того, что полные подолы и карманы набиты камнями и не успеет судья зачитать приговор, подсудимая будет забита. Мужчины тоже могут принять в этом участие, но без женщин они безынициативны и угрозы не представляют.
Теперь, уважаемые мужчины, откровенно взгляните на эту женщину, мысленно сбросьте с нее арестантский халат и представьте ее в некоторых эротических позах. Я уверен, что тогда половина из вас уронит семя свое в землю. Если остальные приблизятся к ней и вдохнут призывный запах ее тела, с ними произойдет то же самое. Те несчастные счастливцы, которые познают ее как женщину, до конца жизни ни с одной другой женщиной не смогут сблизиться. История знает и помнит таких женщин: Нефертити, Клеопатра, Мессалина, Помпадур, Кармен и царица Тамара…
Да, господа мужчины, и эта женщина, по праву причисленная мной к числу незабываемых, подняла голос, замахнулась на самое святое для них же, на тот обожаемый мужской орган, ось человечества, извергающий из себя семя, от которого происходит все человечество! Как могло такое случиться? Как такая мысль повернулась в этой умной, логичной, но чуть-чуть с сумасшедшинкой, голове?
Господа! Это была обвинительная часть моего выступления, разрешите перейти к защитной. Мне придется начать с ab ovo, от яйца, то есть от зачатия.
Это произошло ни в вероломном изнасиловании, ни в пьяном угаре, ни в дружеских нечаянных прикосновениях и, конечно же, не в бешеной страсти. Это произошло в тихой, будничной, осмысленной нелюбви, почти неприязни.
Физиологические законы, как и все законы мирозданья, работают вне эмоций, желаний и даже потрясений. Девочка родилась нормально, в срок, кормили сытно, одевали чисто. Родители ее больше воспитывали, чем любили. И вот парадокс природы: как в чахлой, безводной пустыне вырастает напитанный влагой кактус, так и наша девочка была переполнена желаниями, страстями, позывами плоти, но жестокая мама и менторски настроенный папа ни своим примером, ни назиданиями или смелым разговором не помогли ребенку разобраться в себе самой.
К мужу она пришла девственницей, тем не менее, он обрушил на нее свое звериное мужское недоверие, ревность, на одном лишь основании, что красивая женщина не может быть верной.
Как травинка пробивает асфальт, так и наша девочка вопреки всему любила мужа, родила дочь, но супруг уходил все дальше и дальше от нормальных отношений. В конце концов, своей ревностью и вольным образом жизни он довел ее до порога суицида. То, в чем ее всегда обвиняли, то, чего она всегда боялась – секс – и не дало ей перешагнуть этот порог. Но и тут ей не повезло: секс был не по любви, а по расчету. Ее использовали аферисты и вскоре муж начал шантажировать ее видеозаписями с камер, установленных в квартире любовника, угрожая показать их взрослеющей дочери.
После развода и шокового распада личности наша несостоявшаяся невинность обрела свободу и вышла на широкую дорогу любви, счастья, обладания своим и мужским телом.
Я полагаю, господа, что моя защитительная речь закончена. Я убедил вас в том, что слова моей подзащитной о том, что мужской орган и все с ним связанное не является стержнем всего живого – результат уродливого воспитания родителей и болезненной ревности мужа. Помилуйте, это же был вскрик, писк, эротическое возбуждение, на вас же и направленное!
Эта женщина, с проснувшимися страстями и осознанными уже возможностями обожает этот орган и все с ним связанное, а ее словесная девственность – просто остатки детских комплексов и страхов.
Исходя из вышеизложенного, я прошу, а, вернее, – требую! Учтите, господа, что я не только обвинитель-защитник, но и автор и все вы находитесь на кончике моего пера, я могу вас вычеркнуть, стереть, но я и моя подзащитная – мы живые и полнокровные.
Итак, я требую:
– освободить в зале суда, вернуть ей ее одежду (она с большим вкусом одевается и с еще большим – раздевается).
– извиниться перед ней, поцеловать ее кончики пальцев.
– не открыть, а распахнуть все парадные двери, встать в шпалеры и провожать ее не криками, а шепотом: «Богиня!»
И взгляните, пожалуйста, в окна. Вы видите: ее ожидают десятки любовников, возлюбленных на «Роллс-ройсах», в каретах, а вот один на коне в латах, под шлемом, худой, с пикой и усами, вероятно, это сам Дон Кихот Ламанчский.
Я кончил, господа! Вы, чувствую, тоже.
Слепая наивность
Ритина мама не была завистливым человеком. Единственной причиной ее зависти были чужие дети. Никто не узнает, действительно ли она считала свою дочь хуже других или таким образом стремилась стимулировать ее к улучшению, но она беспрерывно ставила ей в пример
