о и даже плохому,
кинематографистам страны,
где так и не возникло Голливуда,
посвящается
От Автора
Эта книга никогда бы не состоялась, не случись в моей жизни несколько удивительных зигзагов. Во-первых и в самых главных, моего ученичества в мастерской кинорежиссера Леонида Менакера, чей мир, дом и воспоминания проросли в меня прочно – уж не вырубить. Во-вторых, если б не трудная и интересная работа над книгой воспоминаний о моем мастере, которую доверила мне, отнюдь не писателю, семья Леонида Исааковича после его смерти. И в-третьих, если б исследовательская необходимость и природное любопытство не заставили меня открыть один за другим два старинных чемодана. Оба были заполнены пожелтевшими конвертами с письмами, письмами без конвертов, телеграммами и почтовыми открытками. Иногда бумага была гладкой, будто произведенной вчера, бывало же, напротив, она казалась измученной, измочаленной, как промокашка. Иногда чернильное перо царапало поверхность, но часто слепой карандаш. Сначала я не понимала почерков и даже не различала их – кто это пишет? Мужчина? Женщина? Оба? Но со временем я узнавала их, как друзей, – в лицо, по силуэтам букв, по наклону, по нажиму. Это были письма Аси и Исаака – родителей Леонида Менакера. Они писали друг другу всю жизнь и сотворили из своего брака подлинный любовный роман – он кинематографист, она красавица. И вот через десятилетия совершенно случайно я оказалась в эпицентре природного катаклизма – чужой и горячей страсти, которая до времени прячется в старых чемоданах. И у меня больше не оставалось ни покоя, ни выбора – я начала писать о них: об избалованных детях, о взрослеющих молодых людях, о теряющих крылья мечтателях.
Конечно, я безмерно благодарна семье Менакер-Черновых за невероятное доверие, оказанное мне, за потрясающие два года, что я жила вместе с удивительными своими героями. Спасибо вам, дорогие Алла Иосифовна, Алексей, Михаил.
Я благодарю также Российский государственный архив литературы и искусства и его замечательного директора Людмилу Игоревну Николаеву за возможность работать с документами ушедшей кинематографической эпохи 20-30-х годов – времени становления советского кино.
1922.
Иса хочет познать женщину
– Иска, вы невыносимы, вы смешной, как обезьянка. Я лопну от смеха! Сейчас я лопну от смеха!
– Она сейчас скажет, что уписается, – шепчет Исе на ухо Илюша.
– Трауберг, что вы там бормочете?
– Ничего дурного, Шосенька. Учу товарища быть учтивым. Поклонись барышне, фетюй питерский.
Иса, подпрыгнув с места, срывает с головы невидимый колпак и приземляется, действительно по-обезьяньи, в глубоком, хоть и корявом поклоне. Шося заходится, заливается снова, фыркает, отдувается, пытаясь унять хохот.
– Иса, прекратите, я чуть не описалась от смеха.
Иса и Илюша прыснули и привалились один к другому. Многократно проверено: если ржать вместе, предметы, явления и люди – все, что случайно попалось на глаза во время внезапного приступа веселости, все утрачивает защитные границы серьезности, перестает быть важным, перестает пугать. Женское тело все еще пугает Ису, хотя манит больше всего прочего.
Шося – крупная, добрая и разбитная девица, прибыла в Петроград из городка Бологое. Прикатила она месяца два назад. Задача родителями была поставлена предельно ясная – найти жениха, да побогаче. Жизнь шурует переменчивая, то власть вильнет, то зигзаги человеческой судьбины удивят, все вокруг дорожает, а у разорившихся купцов Трошкиных капитала другого не осталось, как Шосина цветущая молодость. Шося не прочь, она любит ребяток и из-за этого хотения ходит почти всегда во влажных панталонах.
Илюша Трауберг с ней уже был. Он восхищен, она разочарована – конфликт между пылкой любознательностью и хоть и небольшим, но достаточным опытом. Но добрая Шося Илюше, конечно, об этом не сказала.
– Трауберг, вы молодец! – сообщила она ему.
– Исаак, не будь трухачом, она и тебе… – заявил Илюша другу, и за этим оборванным «тебе» вздымались воспетые и невоспетые наслаждения. Но в тот день Иса действительно разробелся, а потом уже и поздно, кажется, стало.
В последний вечер перед отъездом Шося закатила вечеринку на съемной квартире, и сама прижала Ису к стенке мягким горячим животом. Он едва не лишился чувств от аккорда восторга и омерзения.
И понимала бывалая Шося, что молоды слишком друзья Иса и Илюша, но питала к ним бескорыстную привязанность, особенно к сероглазому, похожему на умную обезьянку Менакеру.
Через недели три после Шосиного отъезда Иса получит письмо, адресованное как бы всей «честной компании», но отправленное на его, Исаака Менакера,
