охрип от нытья и теперь затих, только зубы выбивали дробь, да тело дрожало от холода и испытываемого страха. Нуради боялся. Даже больше – вся его мелкая душонка стыла от страха. Вот уже который час он только и ждал, когда же русские приступят к тому, чем он сам на их месте давно бы уже занялся – к издевательствам и пыткам. Но время шло, а о них словно позабыли – только часовой маячил невдалеке, изредка перебрасывая автомат с плеча на плечо. Юноша глубоко вздохнул, стараясь унять дрожь, но она всё не унималась. Рядом по прежнему хранил молчание Ибрагим. «Столько времени прошло, а он хоть бы слово выдавил! – подумал Далаев с неприязнью, косясь на соседа – Корчится от ран, а всё равно молчит!» Сил на скулёж больше не было, но безмолвствовать было ещё тягостнее.
– Как думаешь, нас убьют? – спросил Нуради у Ибрагима, но ответа так и не дождался.
Он задал Сулейманову ещё пару вопросов, но тот не отвечал. Его нежелание разговаривать Нуради истолковал по своему, и на некоторое время оставил товарища по несчастью в покое, но не надолго. Через минуту, будучи не в силах больше молчать, он с сожалением произнёс:
– Эх, вернуть бы время назад! Только одну возможность получить, чтобы хоть что-то исправить! Я бы тогда ни за что в тот подвал за Цагараевым не полез. Поверил ему, что так лучше будет, а он всего лишь голову потерял от страха! Наверняка ведь часть наших до леса добраться успела, а с ними и я смог бы!
Дадаев судорожно вздохнул, снова повернулся к Сулейманову и спросил:
– А как ты? Ты бы что сделал?
Прозвучавший вопрос задел Ибрагима за живое. Чеченец повернул заблестевшие глаза к вопрошающему и, смерив его долгим взглядом, ответил:
– Одного человека спас бы.
Больше он не сказал ничего. Отвернувшись в сторону, Сулейманов так и сидел, не обнаруживая никакого желания поддерживать разговор. Перед мысленным взором его предстало бледное лицо того раненного солдата и память снова заставила вернуться в тот день, каждое воспоминание о котором жгло душу. Над ухом снова стал всхлипывать Дадаев и Ибрагим отшатнулся в сторону. В разбережённой ране мгновенно вспыхнула боль. Она отдалась по всему телу и Сулейманов, в который раз стиснув зубы, не дал вырваться стону. Он понимал, что эта ночь для него последняя, но, несмотря на видимое спокойствие, всем существом своим желал жить. Жить сегодня, завтра, ближайшие и последующие годы. Он не хотел умирать! И тем более, умирать рядом с этой мразью.
Пленники вконец промёрзли, когда со стороны командирской палатки раздалась команда. Вокруг всё пришло в движение, их затолкали в брюхо стоявшей рядом машины и заставили лечь, уткнувшись лицами в перемешенную с маслом вязкую грязь. Сверху затопали берцами взобравшиеся на броню солдаты и послышался голос командира роты:
– Лейтенант Ивашов здесь?
– Так точно! – отозвались
