ретировался с колхозного тока… Как-то выезжавшая учительница подарила Гале красный берет, который стал единственным головным убором на все случаи жизни. Во время пыльной работы при обмолоте снопов и загрузки зерном бистарки Галя надевала этот берет, за что ее обзывали «наш красный партизан». Много интересных приключений случалось с Галей и односельчанами.
Очередной стресс мама и мы пережили, когда уже после объявления об окончании войны ночью вернулся домой отец – на двух костылях, с гноящимися ранами на голенях и стопах. Оказалось, что, будучи уже в Берлине, он подорвался на мине и получил множественные осколочные ранения ног и туловища. В бессознательном состоянии его отнесли в медсанбат и срочно переправили в тыловой госпиталь на лечение. Так, поэтапно, он оказался в госпитале аж в Баку. Очевидно, никаких письменных следов переправки отца в Баку в оставшейся действующей части не сохранилось, и командование взвода посчитало его погибшим. Тогда заполнили стандартную похоронку и отправили по домашнему адресу. Как потом выяснялось, нередко после похоронок, полученных родственниками, солдаты возвращались с «того света». К сожалению, несколько десятков миллионов легли на полях сражений по обе стороны фронта – как советских, так и немецких солдат и офицеров, и похоронки на них оказались достоверными.
Коротко можно вспомнить еще один день той поры, скажем, 24 июня 1945 года. Я проснулся сам около семи часов солнечного и тихого утра. Умылся и выпил чашку парного молока с кусочком черного хлеба, который мама сама выпекала в печи из смеси ржаной и гречневой муки. Сковородкой служил лист свежей капусты, он высыхал и припекался к буханке, и его съедали вместе с хлебом. После такого завтрака выламывал свежую ветку в кустарнике американского клена. После спиливания основного ствола клена на дрова ежегодно и очень быстро от остающихся в земле корней вырастали новые пагонки клена, которые служили прекрасным кнутом для управления гусями. Свежие ветки клена достаточно длинные и эластичные, ими легко пугать гусей и направлять в нужную сторону. В мои обязанности входило прогнать гусей по селу и в яр к ставку. Там они плавали и хорошели. Вечером приходилось пригонять их от ставка во двор, а днем периодически ходить к ставку, чтобы проверить гусочек и выгнать из чужого огорода, где росли колосовые – пшеница, ячмень, которые их постоянно примагничивали. Иногда прохожие односельчане напоминали: «Твои гуси в шкоде. Беги выгоняй!» Эффективность такого кленового дубчика прочувствовал и я на собственных ягодицах от возвратившегося с фронта отца.
Вечером мама объявила: «Иди, сынок, вечерять!» А я спросил, что сегодня на вечерю. Она сказала: «Молоко с хлебом». Это был стандартный весенне-летний ужин, который мне основательно надоел, о чем я и сообщил: «Надоело мне молоко с хлебом! Не буду его кушать», – и демонстративно вышел из хаты, стал за ее угол и громко разревелся. Через несколько минут, еле передвигаясь и попутно выломав кленовый
