дней будет вспоминать Нью-Йорк с добрым чувством – исключительно благодаря этой забавной семейной паре, которая предоставляет ему прохладный оазис посреди знойной пустыни паники и неуверенности.
Элен Пирсон поджидала гостя возле лифта на четвертом этаже многоквартирного дома.
– Здравствуйте, Уильямс, здравствуйте! – звонко приветствовала она его. – Как приятно видеть вас снова! Заходите! Пол должен быть с минуты на минуту – заработался у себя в офисе. Сегодня у нас на ужин цыпленок каччьяторе. Надеюсь, Уильямс, вы любите цыпленка, приготовленного на итальянский манер, «по-охотничьи»? Очень надеюсь, что любите. Как поживают супруга и детишки? Присаживайтесь, снимайте пальто, снимайте очки, вы без очков еще симпатичнее. Душновато сегодня, да? Желаете выпить?
Пока журчала эта речь и Элен вела его в просторную гостиную с высоким потолком, подгоняя дружескими тычками в спину и обильно жестикулируя, он уловил слабый запах одеколона из ее рта. Боже правый, да она никак пьяна и полоскала рот одеколоном, чтобы скрыть это!
Уильямс пристально уставился на хозяйку дома.
– Вижу, тут мартини, – сказал он. – Не откажусь от стаканчика. Но не больше. Вы же знаете – пьяница я никудышный.
– Знаю-знаю, дорогой. Пол обещал быть дома к шести, а сейчас пять тридцать. Уильямс, мы так польщены тем, что вы зашли, так польщены, что вы решили провести время с нами – после того как мы не виделись целых три года.
– Как вам не стыдно так говорить!
– Нет, Уильямс, я серьезно! – сказала она.
Язык у нее чуточку заплетался, бросалась в глаза также излишняя выверенность жестов. У него было ощущение, что он ошибся дверью или зашел с визитом к малолюбимой тетушке или едва знакомому человеку. Надо думать, у Элен выдался на редкость тяжелый день – а у кого их не бывает?
– Пожалуй, и я чуть-чуть выпью, – добавила она. – По правде говоря, я недавно уже выпила один стаканчик.
В один стаканчик он поверил. Такой эффект от одной порции означает, что она пьет давно, много и регулярно – быть может, с тех самых пор, как они виделись в последний раз. Если пить день за днем…
Он уже видел, и не раз, что случалось с его друзьями, у которых появлялась такая привычка: только что были трезвыми, а минуту спустя, после одного-единственного глотка алкоголя, почти мертвецки пьяны – это все то мартини, выпитое за последние триста дней и поселившееся в крови, радостно бросается навстречу новой подружке. Вполне вероятно, что еще десять минут назад Элен была абсолютно трезвой. Теперь же она с трудом держала веки открытыми, а язык путался под ногами каждого слова, которое пыталось выйти из ее рта.
– Нет, Уильямс, я серьезно! – повторила она.
Прежде, помнится, она никогда не называла его просто Уильямс – всегда добавляла «мистер».
– Уильямс, мы крайне польщены тем, что вы дали себе труд посетить Пола и меня. Господи, у вас такие успехи за последние три года, вы сделали такой рывок в своей карьере, у вас прекрасная репутация, и теперь вам больше не нужно писать тексты для утренних телевизионных шоу Пола – для вас покончено с этой чертовой дребеденью.
– Почему же «чертова дребедень»? Вполне добротный материал. Пол – отличный продюсер, и я писал для него неплохие вещи.
– А я говорю, дребедень! Вы же настоящий писатель, теперь вы шишка в литературе, больше не надо сочинять ерунду за чистые гроши! Ну и как оно вам – быть преуспевающим романистом, у всех на устах, и иметь кучу денег в банке? Вот погодите, сейчас придет Пол – он весь прямо изождался вас. – Волны ее медленной речи захлестывали его. – Нет, ну вы просто душка, что навестили нас!
– Я обязан Полу буквально всем, – сказал Уильямс, отвлекаясь от собственных невеселых мыслей. – Я начинал в его шоу в тысяча девятьсот пятьдесят первом, когда мне исполнился двадцать один год. Платили десять долларов за страницу…
– Стало быть, сейчас вам тридцать один. Господи, еще совсем молодой петушок! – сказала Элен. – Уильямс, а сколько мне, по-вашему? Давайте-давайте, попробуйте угадать. Ну, сколько мне?
– О-о, я, право, не знаю, – сказал он и покраснел.
– Нет, давайте угадайте-ка, сколько мне лет?
«Миллион, – подумал он, – вам внезапно исполнился миллион лет. Но Пол-то должен быть в порядке. Вот он скоро придет, и с ним-то уж непременно все в порядке. Любопытно, узнает ли он вас, Элен, когда войдет в квартиру».
– Увы, я не мастак угадывать возраст.
«Ваше тело, – думалось ему дальше, – состоит из нью-йоркских старых булыжников – в вас столько невидимой смолы, и асфальта, и трещин от непогод! В вашем выдохе – сто процентов окиси углерода. Ваши глаза – истерической неоновой синевы, а губы – как багровая неоновая реклама. Ваше лицо – цвета побелочной извести,
