тем более таким склочным голосом.
Мужчина бесстыдно и внимательно рассматривал меня. Стерва же отозвала Павлика в сторону и начала что-то выговаривать ему. Из всего приглушенного разговора я разобрала только слово «люминал» и «ты же сама понимаешь, экстремальная ситуация».
Я попыталась сесть, и находящиеся в комнате люди никак не отреагировали на это, предоставив Павлику объяснение со мной.
– Не стоит волноваться, – попытался он утешить меня, по-прежнему никак ко мне не обращаясь, и я вдруг с острым любопытством подумала о том, как же они называют меня, девушку без имени, между собой, – ничего такого не произошло.
– Ничего такого, что не могло бы подождать до утра? – настаивала я.
– Ничего страшного, – стушевавшись, уточнил Павлик.
– Не стоит ей ничего объяснять, – решительно прерывая наши пререкания, сказала Стерва. – Время, время, мальчик мой. Никаких проколов быть не должно.
– Это связано с моим ребенком? – Я почувствовала неизвестный мне доселе панический страх и даже попыталась прикрыть рукой живот.
Мой вопрос произвел эффект разорвавшейся бомбы. Лица у всех троих вытянулись, исказились и застыли, как африканские ритуальные маски. Мужчина даже вытащил трубку изо рта и еще пристальнее посмотрел на меня: теперь к бесстыдству присоединилось выражение плохо скрытого разочарования.
– Шит, – тихо выругалась Стерва, выразительно глядя на Павлика.
И снова я узнала это слово – «дерьмо» – на том самом развязном английском, на котором убили Кеннеди…
– Что-то с ребенком? – настойчиво повторила я. – Почему меня привезли в операционную?
Никто не отвечал. Секунды складывались в минуты, а в комнате висела гнетущая тишина. Первой пришла в себя женщина. Она подошла ко мне и участливо коснулась плеча.
– Давайте отложим тягостные объяснения до утра.
– Нет, – упрямо настаивала я, – давайте объяснимся сейчас.
– Хорошо. Последние показания обследований малоутешительны. Необходимо срочное хирургическое вмешательство.
– Это связано с ребенком?
– Лара! – не выдержав, перебил женщину Павлик. – Лара, не стоит…
Но, кажется, меня больше не занимали ни холеная стерва Лара, ни анестезиолог Павлик. Я не отрываясь смотрела на мужчину. В его лице, не слишком выразительном, но запоминающемся, была какая-то скрытая, враждебная мне сила. Его бесстрастные глаза всасывали меня, как две воронки, а легкая ухмылка, разрезающая губы – неровно, как тупой нож консервную банку, – лишала остатков сил.
– Не стоит беспокоиться, дорогая, – очень тихим голосом сказал он. – Верьте нам, все будет хорошо. Вы верите?
Я ничего не ответила. Не смогла ответить. Лицо мужчины дробилось за клубами сизого дыма, но теперь оно странно приблизилось ко мне, я даже могла различить маленькие колючие точки зрачков и несколько крупных оспин на правой щеке.
То ли от этих оспин, то ли от дыма –
